больного органа, извлечение камня из какого-либо протока, рассечение стриктуры или ушивание поврежденных при травме тканей. А развязка — то, что начинается после слов хирурга: «Ну, все, уходим…» Варианты развязки-«ухода» тоже различны: как ушивать рану, чем ее дренировать — доселе предмет жарких споров в жизни и в медицинской литературе.

Какими бывают финалы историй болезни, рассказанных сухим медицинским языком с изрядной примесью латыни? Конечно, всегда хочется хеппи-энда: записей вроде: «Рана зажила per prim» (первично, без осложнений), или «Динамика положительная» — и наконец: «Пациент выписан с выздоровлением». К счастью, чаще всего так и бывает, и большинство выздоравливает: как издавна шутят врачи, если больной хочет жить — медицина бессильна.

Но, увы, случается и по-другому — и завершает историю протокол патологоанатомического вскрытия. Что делать: победить смерть никому из людей пока что не удалось. Поэтому и финалы историй, которые пишут врачи, бывают порою трагическими. Но зато никто не обвинит наш литературный жанр в «мелкотемье». Его тема — борьба человека с болезнью и смертью, то есть самое главное, что происходит в любой человеческой жизни.

Как-то мне довелось участвовать в разборке и погрузке медицинского архива нашей больницы (его перевозили в другое место) и вновь столкнуться с историями болезни, которые я писал десять, двадцать, двадцать пять лет назад. Это было сильное впечатление. Я словно встретился с собственной молодостью — да что молодостью: со всей своей медицинскою жизнью. Чего только не было в этих обтрепанных и пожелтелых пачках историй, крест-накрест перехваченных грубым шпагатом! И недоумение молодого врача перед сложным клиническим случаем, и усталость бессонных ночей, и волнение первых самостоятельно сделанных операций, и отчаяние перед возникшими осложнениями, и радость, когда больной все же выжил и выписан — да еще и отблагодарил тебя бутылкой коньяка! — и холод в душе, когда ты стоял в секционной за плечом патологоанатома, который вскрывал твоего пациента… И весь этот сложный клубок мыслей, чувств и воспоминаний оживал и разматывался перед тобой, пока ты вместе с другими врачами таскал эти пыльные, очень тяжелые пачки историй — тяжелые, может быть, и от той, сохранившейся в них человеческой боли, что была описана на их пожелтелых страницах.

Да, воскресала целая жизнь — которая, как мне казалось, давно безвозвратно исчезла. Ан нет: оказывается, то, что записано в книге — пускай даже изданной в одном-единственном экземпляре, — зачастую переживает героев и авторов этих писаний.

Каменная хирургия

Нет, это не хирургия каменного века, как кто-нибудь может подумать. Это раздел урологии, которым я занимался больше всего, увлеченней всего — и который в мировой медицинской литературе именуется stone surgery. Отчего, как и где внутри человека (чаще всего в его почках) образуются камни — тема большого отдельного разговора. Сейчас речь о другом: о том, что почечный камень нередко не дает человеку жить — мало какая боль сравнима с почечной коликой, — и поэтому избавленье больного от камня становится неотложной и важной задачей. Не стану утомлять подробным описанием всех средств и способов, имеющихся в арсенале хирурга-уролога: это и разрушение камня ударными волнами, и изгнание его при помощи разнообразных физиопроцедур, и извлечение специальными щипцами, и внедрение в почку через особый поясничный прокол (так называемая перкутанная хирургия), и, наконец, хирургия традиционная, когда широко рассекаются ткани, обнажается почка и из нее — иногда после долгих и утомительных поисков — удаляется камень.

Вот об этих-то поисках камня я и хочу рассказать. Признаюсь сразу: немного бывало в моей жизни столь же кровавых и потных часов — а они в совокупности слагаются в дни, недели и месяцы, — как часы, когда я искал камни в почках. Пот лился с меня, кровь текла из больного, а измучена бывала вся наша операционная бригада, потому что охота за камнем порою растягивалась надолго. Сложность такой операции заключается в том, что нужно убрать камень, как можно меньше повредив почку. А ведь в почку, с ее сложным устройством внутренних полостей, заглянуть на операции невозможно; вот и приходилось осторожно и подолгу шарить изогнутыми зажимами вслепую, пытаясь войти то в одну, то в другую часть почки и надеясь почувствовать тот характерный и долгожданный стук, какой издает инструмент, натолкнувшись на камень.

Но нашарить камень в почечной чашечке — еще полдела. Теперь его надо оттуда извлечь; а как это сделать, если, к примеру, камень очень большой? Приходилось и рассекать саму почку — а она всегда обильно кровоточит, и это кровотечение может угрожать жизни, — и пытаться разрушить камень зажимами, чтобы удалить его по частям; а порой, когда справиться с кровотечением мы не могли, приходилось, увы, удалять и всю почку вместе с камнем, спрятавшимся в ней.

Бывали случаи, когда найти камень так и не удавалось. Ищешь его, ищешь — с тебя сошло уж не семь потов, а все семьдесят семь, — но долгожданного стука так и не слышишь и начинаешь уже сомневаться: а есть ли, действительно, камень внутри этой истерзанной почки? Еще, как нарочно, и твой чересчур образованный молодой ассистент — а они, молодые, особенно любят умничать, когда у оператора что-то не получается, — вспоминает китайскую пословицу: «Да, трудно найти черную кошку в темной комнате — особенно если ее там нет». И если ты не найдешь в конце концов камень, каково будет сказать об этом больному? Ведь сначала ты убеждал его в необходимости операции — а в итоге окажется, что все осталось как было, плюс напрасный разрез на боку и все те страдания, что с ним связаны. Очевидцы рассказывали, что сам знаменитый Лопаткин, некогда главный уролог Советского Союза, — и тот, случалось, выходил из операционной с пустыми руками: то есть без камня. Тогда пожилой академик, бросив в таз окровавленные перчатки, подходил к окну, долго и мрачно смотрел в него, а потом в сердцах говорил:

— Да, хирурги и проститутки должны уходить вовремя…

Но зато что за радость охватывала тебя в тот момент, когда после долгих поисков ты слышал тот самый желанный стук! Тогда ты, не дыша, осторожно раздвигал кольца зажима — чтобы там, на другом конце инструмента, разошлись его бранши и взяли невидимый камень. «Господи, только бы не убежал!» — молился ты мысленно в эти секунды. Камень словно и впрямь был живым и мог испугаться не то что неловкого жеста твоей напряженной руки, но и грубой мысли в твоей голове. Ты медленно подтаскивал зажим на себя, продолжая чувствовать, как он