Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Знаю, мотек. Это несправедливо.
— Я все понимаю про ожидание. Никакого толка. Вообще никакого. Но все ждут и больше ничего не делают.
Дов внимательно смотрит на меня:
— Твои родители… ты же понимаешь… Они стараются изо всех сил. Они пытаются предоставить твоему брату пространство — понимаешь? Ему это нужно.
— Наверно, да. Но… думаю, там что-то еще есть.
— Что?
— Не знаю. Просто… Мне кажется, Боаз что-то задумал. Планирует что-то. Куда-то собирается, а я понять не могу, зачем и куда, что он собирается делать, но что-то в этом нехорошо. Не что-то, а все нехорошо.
Я сижу в тягучей тишине рядом с дедом.
Жду.
— Есть средства, Леви. Есть кое-что, чем можно воспользоваться, если уж совсем припечет. Я об этом с твоими родителями говорил. Но пока еще не припекло. Боаза проверяли перед демобилизацией и признали здоровым. И — по крайней мере, пока — мы в этом сомневаться не должны.
— Ну ладно.
Дов кладет руку мне на спину. Сгребает в ладонь мои волосы и легонько дергает.
— Ты хороший мальчик, Леви, — улыбается он. — Хороший, очень хороший мальчик.
Как и обещала, к нам заходит Кристина. Суббота, вторая половина дня. Мама и абба ушли в кино. Немного они еще делают вместе — ну, вот ходят в кино. Им все равно, что за фильм, с каким сюжетом, в каком жанре, в каком стиле. Просто это возможность уйти из дому и хоть немного отвлечься.
Я сижу на ступеньках крыльца, когда приезжает Кристина. Сижу и смотрю, как младший брат Цима стрижет нашу лужайку. Раньше это была моя работа, но, похоже, мама устала меня понукать. А потом малютка мини-Цим, заразившийся склонностью к предпринимательству от старшего братца, отправился по ближайшей округе с предложением услуг по стрижке газонов. Не то чтобы у меня есть жгучее желание оставить его без работы, да и физическая нагрузка ему очень даже полезна, но я сижу на крылечке и думаю: «Ну, все, финиш». С этого дня я сам буду стричь нашу лужайку.
Прежде чем выйти из машины, Кристина смотрится в зеркальце заднего вида. Она в майке и джинсовых шортах с бахромой. В шортах ее дивные ноги кажутся еще длиннее.
Даже босиком она все еще выше меня ростом.
Кристина садится рядом со мной на ступеньку и сдвигает на макушку темные очки. Еще ни разу в жизни я не был так близко от бабочки на ее плече. Требуется просто сверхчеловеческая сила, чтобы удержаться и не потрогать ее.
— Для протокола: его зовут Макс, — говорит Кристина. — И он очень хороший, честно.
— Кто?
— Мой бойфренд.
— А-а-а… Этот.
Кристина делает большой глоток холодного кофе из бутылочки, которую она взяла из машины.
— Знаешь, когда мы с Боазом были вместе… это же было несколько лет назад. В смысле… так много всего…
— Ты не обязана мне все это объяснять, — говорю я, хотя на самом деле я и вправду словно бы потребовал от девушки объяснений, будто бы я ее ревнивый любовник.
Господи, как же я жалок.
— Понимаю… — бормочет Кристина. — Но просто…
— Слушай, — говорю я. — Я просто рад, что ты здесь.
Какое-то время мы сидим с ней на крыльце — еще долго сидим после того, как братец Цима закончил стрижку лужайки.
— Ну? И как же мы поступим? — наконец спрашивает Кристина.
— Я так далеко не планировал.
— Мне стоит подняться к нему?
Я думаю о затхлом воздухе в комнате брата. О матрасе на полу, о кучах смятой одежды и постельного белья.
О разбросанных по полу картах.
Я вспоминаю тот день, когда я все это увидел.
— Нет, лучше я. Подожди здесь.
В доме прохладно. Тихо. После яркого солнца глаза не сразу привыкают к полумраку. Я прикасаюсь к двери Боа-за подушечками пальцев и скребу по дереву ногтями — вернее, тем, что от них осталось. Когда я нервничаю, я грызу ногти.
— Боаз?
— А?
— Войти можно?
— Погоди.
Брат подходит к двери. Приоткрывает едва заметно… и встает на пороге, заполнив собой дверной проем:
— В чем дело?
— Кристина Кроули приехала. Хочет с тобой повидаться. Сам не знаю, почему я называю ее фамилию. Как будто может быть еще какая-то Кристина.
— Знаю, — отвечает Боаз.
— Знаешь? — Я ничего не понимаю.
Брат указывает большим пальцем за спину:
— Видел ее машину.
То, что мой брат нашел в себе силы открыть штору и выглянуть в окно, вызывает у меня потрясение. Это же гигантский скачок в нужном направлении. Просто потрясающе, как быстро мелочи становятся грандиозными событиями.
— Она хотела бы тебя увидеть, — сообщаю я.
Боаз неловко переминается с ноги на ногу. Что-то перекладывает из одной руки в другую и прячет за спину. Это обувная коробка. Я сразу узнаю ее. Красно-черная крышка с изображением клоуна в смешных огромных туфлях. Коробка из магазина обувной фирмы «Marty Muldoon’s». Они, бывало, вместе с кроссовками давали конфеты Tootsie Pops. Магазин закрылся к тому времени, когда я подрос и уже не смог бы там покупать обувку.
Боаз хранил эту коробку в глубине платяного шкафа. Внутрь он складывал особо ценные вещи, которые не желал держать на полке для всеобщего обозрения. Всякое такое, к чему не должны были прикасаться другие, а особенно я.
Должен признаться: когда Боаз уехал из дому, я эту коробку разыскивал. Но она, как многое другое, исчезла.
— Она на парадном крыльце, — говорю я. — Ждет. А я пойду к себе.
Проходит минут пять, и я слышу, как открывается дверь комнаты Боаза. Слышу, как брат спускается по лестнице. Потом скрипит входная дверь. Открывается и закрывается. Я жду, что заурчит мотор машины Кристины — это означало бы, что мой брат наконец куда-то отправился. Но все тихо.
Боаз вышел всего на полчаса. Вернувшись, он отправляется прямиком в свою берлогу. Я пулей слетаю вниз и успеваю остановить Кристину в тот момент, когда она готова отъехать от тротуара. Окно Боаза выходит в эту сторону. Я тороплюсь, ведь теперь я знаю, что он открывает шторы.
— Ну?
Я вижу, что девушка плакала. Глаза припухли, красные пятна на щеках. Она утирает слезы краем майки, а мне удается на миг увидеть ее голый живот.
Только теперь меня ужасает мысль о том, как тяжело им было вновь увидеть друг друга. Нет, не то… Мне этого не понять. И сравнить не с чем.
— Ну, спасибо, — говорю я на всякий случай.
Я ведь, помимо всего прочего, понятия не имею, как надо разговаривать с девушками, которые только что плакали.
— За