Мы проследили, как изменялась постановка верховной власти в три первые царствования новой династии и к чему привели эти изменения по смерти третьего царя. Век, начавшийся усиленными заботами правящих классов о создании основных законов, о конституционном устройстве высшего управления, завершился тем, что страна осталась без всяких основных законов, без упорядоченного высшего управления и даже без закона о преемстве престола. Не имея сил создать такой закон, изворачивались придворной интригой, символической явкой, подделкой Земского собора и, наконец, военным бунтом. Однако бояре не покинули своего политического предания. В конце 1681 г., когда возбужден был вопрос об отмене местничества, т. е. о разрушении одной из основ политического значения боярства, оно втихомолку сделало еще попытку спасти свое положение. Видя крушение своих давних надежд на господство в государственном центре, оно попыталось упрочиться в провинции. Составлен был план раздела государства на крупные исторические области, вошедшие в его состав и бывшие некогда самостоятельными государствами. В эти области из наличных представителей московской знати назначались вечные, несменяемые, пожизненные наместники. Так явились бы полномочные местные правители, «боярин и наместник князь» царства Казанского или царства Сибирского и т. д. Царь Федор дал уже согласие на этот план аристократической децентрализации управления, но патриарх, на благословение которого препровожден был проект, разрушил его, указав на опасности, какими он угрожает государству.

Перемена в составе и значении земских соборов – одно из важнейших следствий Смутного времени. На соборы XVI в. призывались должностные лица, органы центрального и местного управления. Но уже на соборах 1598 и 1605 гг. заметно присутствие выборных и от «простых» людей. Смута создала условия, которые дали выборному элементу решительное численное преобладание над должностным и тем сообщили Земскому собору характер настоящего представительного собрания. Обстоятельства заставляли тогда общество принимать прямое участие в общественных делах, и само правительство вовлекало его в это участие, обращаясь к народу с воззваниями и увещаниями о содействии и крепком стоянии за православную веру. Всему народу торжественно читали в соборном храме памфлеты на текущие события с примесью чудесного. Слова, малознакомые прежде, – совет всей земли, общий земский совет, всенародное собрание, крепкая дума миром – стали ходячим выражением новых понятий, овладевших умами. Из этих понятий всего глубже врезывалась в общественное сознание мысль об избрании государя «советом всей земли». Расширяясь, эта мысль захватила все земские дела; о всяком земском деле считали необходимым учинить «крепкий общий совет», и для того города устраивали съезды, выбирая из своей среды «лучших людей» от всяких чинов. Когда земля стала раздираться между царями-соперниками Василием и Лжедимитрием II, пробудилась мысль о единстве и целости государства, вспомнили о бедствиях удельных веков. Без выборных представителей всех чинов не решались делать никакого важного шага. Посольство митрополита Филарета и князя В.В. Голицына к Сигизмунду в 1610 г. сопровождала свита, в которой числилось свыше 1000 человек выборных из разных чинов. Идя к Москве, князь Пожарский грамотами по городам также вызывал в свой стан выборных из всяких чинов. Хотели, чтобы при каждом акте государственной важности присутствовала по возможности вся земля в лице своих представителей и этим присутствием засвидетельствовала, что дело велось открыто и прямо, а не келейным, застеночным заговором против народа, как действовали Малюта Скуратов, Борис Годунов и сам Василий Шуйский. В таком образе действий теперь видели корень бед, постигших Русскую землю. Значит, выборный состав Земского собора схематически выработался в общественном сознании пробными опытами еще до созыва избирательного собора 1613 г., который можно признать первым достоверным опытом действительного народного представительства. Очистив Москву, бояре и воеводы второго ополчения призывали для земского совета и государского избрания выборных лучших людей, «крепких и разумных», из всех чинов, не исключая посадских и уездных людей, торгово-промышленных обывателей провинциальных городов и крестьян; представителей этих обоих классов не видим на земских соборах XVI в. Вожди ополчения хотели в точности осуществить клином вбитую Смутой в умы идею всенародного, «вселенского» или «всемирного совета», по выражению актов того времени. Вместе с составом изменилось и значение собора. В XVI в. правительство созывало должностной собор, чтобы найти в нем ответственных исполнителей соборного приговора или царского указа. Вожди второго ополчения писали в окружной грамоте по городам, что без государя государство ничем не строится. Мы уже видели, что избирательный собор 1613 г., исполнив свое учредительное дело – выбор царя, тотчас превратился в распорядительную комиссию, которая по указаниям и требованиям новоизбранного царя принимала предварительные меры к устроению земли, пока не сформировалось постоянное правительство. Как скоро оно образовалось, собору указано было иное назначение. В 1619 г. было постановлено для устроения земли вызвать в Москву из всех чинов всякого города выборных, «добрых и разумных людей», которые умели бы рассказать обиды, насильства и разорения, ими вынесенные: выслушав от них челобитье об их нуждах, теснотах, разоренье и обо всяких недостатках, царь по совету с отцом своим, патриархом, будет промышлять о государстве, «чтобы во всем поправить, как лучше». Таким образом, выборным людям предоставлялось возбуждение законодательных мер в форме ходатайств, а верховное управление удерживало за собою право решать возбужденные вопросы. Земский собор из носителя народной воли превращался в выразителя народных жалоб и желаний, а это, разумеется, не одно и то же. При дальнейшем изучении явлений XVII в. мы будем иметь случай видеть, как на основе изложенных двух перемен определились устройство, деятельность и судьба земских соборов.

Все изложенные следствия Смуты: и новые политические понятия с новым освеженным составом правительственного класса, и новая постановка верховной власти с новым характером Земского собора – по-видимому, обещали плодотворное развитие государства и общества и давали новой династии обильный запас средств действия, духовных и политических, каких не имела старая династия. Но крутые переломы в умах и порядках всегда несут с собой одну опасность: сумеют ли люди воспользоваться ими как следует, не создадут ли из новых средств новых для себя затруднений? Следствия Смуты обнаруживали произведенный насильственный перерыв старого политического предания, разрушение государственного обычая, а люди, даже овладевшие значительным запасом соответствующих перелому понятий, ступают шатко, пока эти понятия, оторвавшие их от старого обычая, сами не переработаются в твердые навыки. Из того, как перевернулась к концу XVII в. постановка верховной власти, можно видеть, что эта опасность сильно грозила Московскому государству. Опасность усиливалась еще другим рядом следствий Смуты, совсем неблагоприятных. Бури Смутного времени произвели глубокие опустошения как в хозяйственном положении народа, так и в нравственном настроении русского общества. Страна была крайне разорена. Иностранцы, приезжавшие в Московию вскоре по воцарении Михаила, рисуют нам страшную картину опустелых или сожженных сел и деревень с заброшенными избами, которые были наполнены еще не убранными трупами (1615 г.). Смрад вынуждал зимних путников ночевать на морозе. Люди, уцелевшие от Смуты, разбежались, кто куда мог; весь гражданский порядок расстроился, все людские отношения перепутались. Нужно было много продолжительных усилий, чтобы восстановить порядок, собрать разбежавшихся людей, усадить их на прежних местах, втолкнуть их в житейский обиход, из которого их вырвала Смута. От времени царя Михаила сохранилось немало поуездных списков служилых людей – десятен, и поземельных описей – писцовых книг, изображающих хозяйственное положение служилого землевладельческого и крестьянского населения. Они ярко рисуют экономическое расстройство Московского государства и народа в первое царствование новой династии. Прежде всего можно заметить перемену в составе сельского крестьянского населения, служившего главным источником государственного дохода. По писцовым книгам XVI в. крестьянство распадалось по имущественной состоятельности на два класса: на крестьян собственно и на бобылей. Бобыли – те же крестьяне, только маломочные, пахавшие участки меньших размеров сравнительно с крестьянскими или совсем беспашенные, владевшие только усадьбами. В XVI в. крестьянство решительно преобладало численностью над бобыльством; по писцовым книгам Михайлова времени после Смуты устанавливается иное, по местам даже обратное отношение бобыльства к крестьянству: первое уравнивается с последним или даже получает над ним большой численный перевес. Так, в уездах Белевском, Мценском и Елецком на землях уездных служилых людей в 1622 г. находим 1187 крестьян и 2563 бобыля. Значит, Смута заставила огромное количество крестьян бросить пашню или сократить ее. Такой рост бобыльства служил признаком расширения пустоты, заброшенной пашни, и нельзя считать исключительным случаем указание поземельной описи того времени на один стан Рязанского уезда, где в 1616 г. в поместьях числилось пустоты в 22 раза больше пашни. У келаря А. Палицына, хорошего монастырского хозяина и хорошо осведомленного о хозяйственном положении отечества, находим любопытное подтверждение такого запустения. Он пишет, что во время трех летнего неурожая при царе Борисе у многих в житницах сберегались огромные запасы давно засыпанного хлеба, гумна были переполнены одоньями и копнами и этими старыми запасами кормились свои и чужие в продолжение 14 смутных лет, когда «орание и сеятва и жатва мятяшеся, мечу бо на выи у всех всегда належащу». Это известие свидетельствует и о развитии хлебопашества до Смуты, и о недостатке хлебного сбыта, и о падении земледелия в Смуту. Расстройство сельского хозяйства, сопровождавшееся такой переменой в хозяйственном составе сельского населения, должно было тяжело отозваться на частном землевладении, преимущественно на хозяйственном положении провинциального дворянства. Приведу не для памяти, а для справки несколько данных по разным наудачу взятым уездам из десятен 1622 г., когда следы разорения уже заметались. Боевая годность служилого класса зависела от доходности его имений, от количества и состоятельности крестьян, населявших его вотчины и поместья. У немногих уездных дворян были вотчины; огромное большинство жило доходами с поместий. Поместья уездных дворян были вообще очень мелки и населены крайне скудно: среднее поместье в Тульском уезде заключало в себе 135 десятин пахотной земли, в Елецком – 124 дес., в Белевском – 150 дес., в Мценском – 68 десятин. Тяглых хлебопашцев, крестьян и бобылей в этих четырех уездах приходилось по 2 человека на 120 десятин поместной земли, т. е. по 60 десятин на каждого работника. Но не думайте, что вся эта пахотная земля действительно обрабатывалась и именно крестьянами и бобылями: вспахивалась незначительная ее доля, да и то не вся ими. В Тверском уезде у зажиточного выборного дворянина из 900 десятин вотчинной и поместной земли обрабатывалось всего 95 дес.; из них 20 дес. землевладелец пахал на себя своими дворовыми людьми, остальными 75 десятинами пользовались 28 крестьян и бобылей, домохозяев, живших в 19 дворах, так что на каждый двор круглым числом приходилось по 4,6 десятины. Крестьянская запашка больших размеров была довольно редким явлением. Притом в Елецком и других названных южных уездах было много дворян совсем безземельных: однодворцев, имевших только усадьбы, без крестьян и бобылей, и «пустопоместных», у которых не было и усадеб. Так, в Елецком уезде из 878 дворян и детей боярских значилось 133 безземельных и 296 однодворцев и пустопоместных. Некоторые дворяне бросали свои вотчины и поместья, поступали в казаки или шли в боярские дворы кабальными холопами и в монастыри служками или же, по замечанию десятни, валялись по кабакам. Чем ниже падало служилое землевладение, тем более усиливалась необходимость возвышать служилым людям оклады денежного жалованья, чтобы поднимать их на ноги для службы. Возвышение денежных окладов вело к увеличению поземельных налогов, падавших на крестьян, а так как эти налоги разверстывались по пространству пашни, то крестьянин, не будучи в состоянии выносить все возраставшей налоговой тяжести, сокращал свою запашку, чтобы платить меньше. Так казна попадала в безысходный круг.