— Оценки начнут ставить, когда я вернусь с каникул. А «двойки» я носить не намерен, — отвечал он все так же серьезно, не понимая, что мой дядя просто дурачится.

Я вдруг поймал себя на мысли, что совсем недавно я был на его месте. Я и подумать не мог о том, что за одним столом, могут уместиться четыре поколения, которые хранили в себе разные мировоззрения, являясь детьми разных эпох. А то, что для Павла стало откровением совсем недавно, для меня уже было обыденно, для моего дяди стало воспоминаниями далекого детства, а дедом было и вовсе забыто. И разве могли теперь меня волновать мелочи, вроде утраченной юности. Ведь в следующий раз, когда за столом соберутся четыре поколения — это все станет для меня далеким прошлым. А на следующий, я уже буду так стар, что, наверное, даже не вспомню, что когда-то мне было важно, что станет с кучкой людей, которых уже нет в живых.

В доме моего дяди мы пробыли до самого вечера. Много разговаривали сидя на террасе, за которой виднелись укрытые снегом крыши и изумрудные ели, создавая чудеснейший загородный пейзаж, что казался таким волшебным, после долгих месяцев, проведенных в городе. Домой мы вернулись уже затемно, застав бабушку у плиты. Она неспешна возилась с кастрюльками в своей черной юбке и серой блузе, ожидая нашего возвращения. Илья тем временем сидел со своими игрушками, которые я купил им вчера.

Поужинав, мы снова расселись в гостиной у телевизора, который работал в этом доме почти круглосуточно, разбавляя красками искусственной жизни, однообразные стариковские будни. Мы смотрели шоу талантов, которое навивало на меня скуку, и потому, уже через час, я уложил детей, а сам лег в кровать, но заснуть так и не смог, и еще долго лежал, слушая как воет за окном вьюга, а Павел бормочет что-то во сне.

Глава 17

Следующим утром, после завтрака, дети ушли играть на улицу, мой дед вышел на рынок за продуктами, а мы с бабушкой остались сидеть на кухне, заварив себе чайник чая с бергамотом. Когда я был ребенком, мы часто сидели с ней так. Она рассказывала о своей жизни — о своем детстве, о войне и оккупации. О том, как они познакомились с дедом. И о том, какими были мои родители в молодости. А я просто слушал, не перебивая ее и пытался представить, какой была жизнь пятьдесят лет назад. Так случилось и в этот раз. И я сидел налив себе полную чашку, и слушал ее нежный и тихий голос, который возвращал меня в далекое забытое детство. А она сидела передо мной, положив голову на ладонь, и взгляд ее был отрешенный, устремленный в даль минувших десятилетий, от которых теперь остались лишь блеклые воспоминания и несколько пожелтевших фотокарточек в ее альбоме.

Моя бабушка была не примечательным человеком, каких на свете живет сотни тысяч. А по меркам нашего эмансипированного столетия, когда женщины вольны быть кем угодно, ее жизнь и вовсе можно назвать серой. Ведь провела она ее ухаживая за своей семьей, в бесконечных домашних хлопотах, редко покидая границы привычно мира. Но именно эта отрешенность от всех событий, что протекали без ее участия, позволила ей сложить свое собственное мнение, не подвластное никаким влиянием из вне, и стать настоящим кладезем совершенно простой и житейской мудрости. А если бы мне вдруг пришло бы в голову записать все действа, свидетелем которым она стала, в моем доме не хватало бы места, чтобы уместить все эти пачки бумаги.

После обеда я оставил детей со своими стариками, а сам пошел прогуляться по городу, а заодно найти приличный бар, поскольку в этот морозный день, я мечтал о бокале хорошего виски со льдом, и он стоил того, чтобы хрустеть весь вечер по снегу, в поисках подходящего места, с бутылочкой ирландского задиры.

Выйдя на улицу, я окинул взглядом понурые дома, и сразу понял, что здесь мне удастся найти только забегаловки для местных пьянчуг, и поэтому решил ехать в центр. Путь мой пролегал через жилые районы, которые сливались в бесконечный минималистичный пейзаж бетонных коробок, что стояли словно угрюмый памятник аскетичной архитектуры, главенствовавшей в нашей стране в семидесятых годах прошлого века. От видов этих домов, меня пробирала тоска.

В центре мне пришлось долго кружить в поисках открытого бара, по серым улицам, что тускло освещались желтыми фонарями, приобретая зловещий вид. Наконец-то, замерзший и злой, я набрел на небольшой паб, хотя если честно, это место не имело никаких оснований так называться, где мне повезло найти виски. Правда пришлось заплатить за один бокал стоимость половины бутылки. Но я решил, что раз уж я выбрался в долгожданный отпуск, будет глупо экономить деньги, ради которых я работал весь год.

Перекинувшись парой слов с неразговорчивым барменом, я занял столик в углу, уселся на мягкий диван и сделал первый глоток, который растекся по моему замерзшему телу приятным теплом.

Паб пустовал. Лишь парочка женщин сидела напротив меня, да какой-то странный мужчина лет сорока, слонялся между столиков. В зале тихо играла музыка. Я заказал порцию картошки с рыбой, и достав свой блокнот, стал записывать в него свои мысли, что посетили меня за последние два дня. Но не успел написать и страницы, как ко мне тут же подсел тот странный мужчина.

— Привет приятель, — начал он хриплым голосом. — Ну что скажешь? Мороз на улице дикий.

— Есть такое, — я нехотя оторвался от своих записей.

— Ты ведь не местный? — спросил он бойко. — Я хозяин паба. Всех местных знаю в лицо.

— Не местный, — отозвался я.

— Откуда же? Из Москвы?

— Нет, — сухо ответил я, надеясь что этот странный тип от меня отвяжется. Но он моего настроения не уловил, к тому же, напористости ему придавал выпитый алкоголь.

— А я смотрю, ты что-то записываешь… Неужели писатель?

— Вроде того.

— Из этого выйдет книга?

— Может и книга, — я отодвинул блокнот и отглотнул из бокала.

— А я ведь тоже пишу, — все не унимался незнакомец. — Этот паб, это все ради денег. Но вот когда я пишу стихи, я чувствую, что это мое призвание.

Я махом допил свой виски, попрощался с незнакомцем, и поспешил вернуться домой, с подпорченным настроением. И лишь тихий быт гостиной, и разговор с Кристиной смогли спасти этот вечер.

Глава 18

Уже следующим утром мы уехали домой. В город я вернулся отдохнувшим и полным решимости отбросить апатию, и сконцентрироваться