Второй вариант предполагал воздушную атаку, за которой почти наверняка следовало вторжение сил США на Кубу.

Президент назначил обсуждение этих вариантов на воскресенье, 21 октября. Встреча состоялась в Овальном кабинете в той части Белого дома, где жила семья президента. Эту встречу я помню ясно. На ней присутствовало семнадцать-восемнадцать человек, включая нескольких ветеранов из предыдущих администраций – Дина Ачесона и Джека Макклоя.

Президент попросил генерала Максвелла Тейлора, начальника Объединенного комитета начальников штабов, представить собравшимся вариант воздушного удара и возможного вторжения. Затем он попросил меня представить аргументы против военных действий и в пользу карантина.

Выслушав эти два сообщения, президент спросил каждого из нас, по очереди, какой из двух вариантов мы бы предпочли. Большинство высказалось за то, чтобы атаковать Кубу.

Президент Кеннеди обратился к генералу Уолтеру Суини, командующему Тактическим авиационным командованием ВВС США, которому предстояло руководить атакой, и спросил его, следует ли ему, президенту, санкционировать такой вариант действий. Он спросил генерала Суини, сможет ли тот гарантировать, что его силы уничтожат все советские ракеты, развернутые на Кубе. Речь шла о массированной атаке: 1080 самолетовылетов против ракетных баз на Кубе в первый же день (это превышает число самолетовылетов, совершенных силами НАТО в любой из дней во время конфликта 1999 года в Косове).

После ответа Суини я был готов его расцеловать. Он сказал президенту: «Мы располагаем лучшими ВВС в мире. Никто не сможет лучше нас выполнить эту работу. Но могу ли я сказать, что одна или две ракеты или ядерные боеголовки ни при каких обстоятельствах не уцелеют и не смогут быть применены после нашей атаки? Нет, господин президент, такого я обещать не могу».

Какой ответственный президент возьмет на себя риск принять решение, ведь если хотя бы одна ядерная боеголовка разорвется над американским городом, погибнет беспрецедентное число американских граждан! После ответа Суини президенту я уже знал, что в любом случае мы начнем с карантина. И действительно, карантин вокруг Кубы вступил в силу в 10 часов утра в среду 24 октября.

К субботе, 27 октября, советский лидер Никита Хрущев все еще не обнаруживал намерения убрать ракеты. Весь этот день Экском обсуждал наши дальнейшие действия. В это время ЦРУ сообщило, что, по его мнению, ядерные боеголовки для ракет еще не были доставлены на Кубу. Насколько я припоминаю, эксперты ЦРУ считали, что первая партия боеголовок находится на борту судна «Полтава», которое должно было достичь побережья Кубы через несколько дней. Разведывательная аэрофотосъемка информировала нас о том, что строительство ракетно-пусковых комплексов стремительно приближается к завершению. Это значило, что, если мы хотим их атаковать, мы должны сделать это до того, как они будут приведены в боевую готовность. В противном случае был бы риск вызвать ответный советский удар по территории США в случае, если одна или более ракеты уцелеют после воздушной атаки.

В 4 часа пополудни 27 октября генерал Тейлор сообщил президенту, что Объединенный комитет начальников штабов рекомендует нанести воздушный удар утром в понедельник 29 октября и приступить к вторжению на Кубу через семь дней после этого. Большинство невоенных советников президента придерживались той же точки зрения.

К исходу пятницы 26 октября и затем рано утром в субботу 27 октября от Хрущева пришло два послания.

Первое письмо, длинное и путаное, было, казалось, написано человеком, находящимся в состоянии сильнейшего стресса. В то же время оно довольно красноречиво обрисовало ту жесткую дилемму, перед которой мы стояли. Позволю себе привести несколько выдержек из этого замечательного письма:

Письмо заканчивалось предложением, которое нас полностью устраивало: если мы гарантируем ненападение на Кубу, Хрущев уберет с Кубы ракеты.

Второе послание, как показалось нам, было составлено сторонниками жесткой линии в Политбюро. Хуже того, это письмо попало в прессу до того, как его получили мы. В этом письме, поступившем к нам утром в субботу, 27 октября, утверждалось, что советские ракеты останутся на Кубе, пока мы не уберем ракеты «Юпитер» из Турции (Хрущев называл их «аналогичными» ракетами). Это письмо серьезно осложнило ситуацию как раз в тот момент, когда истекало время для принятия решения до того, как ракеты на Кубе не будут приведены в боевую готовность. Турция, член НАТО, была решительно против того, чтобы убрать натовские ракеты, развернутые на ее территории. Многие другие члены НАТО заняли такую же позицию.

Президенту Кеннеди и большинству членов Экском стало ясно, что мы должны ответить на второе письмо. Оно уже стало достоянием гласности. И оно пришло к нам вслед за письмом, которое я ранее цитировал. Это был весьма критический момент. Если бы мы просто отвергли предложение Хрущева о размене ракет, мы бы быстро свели на нет возможность убрать ракеты с Кубы мирным образом.

В этой ситуации Луэллин (Томми) Томпсон, бывший посол в Москве и человек с огромным опытом общения с советским руководством и лично с Хрущевым, предложил проигнорировать второе письмо, содержавшее неприемлемую для нас сделку, и ответить на первое письмо. Мы подходим к, быть может, самому важному обмену мнениями в правительстве США на протяжении кризиса и, учитывая опасность момента, к одной из важнейших дискуссий за всю холодную войну. Приведу выдержки из записи с магнитной пленки, записанной Кеннеди: