Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пришлось ехать в Коноплевку – еще с десяток километров на юг от МКАДа. Это село во многом напоминало Чадилово. Кореш Вадима Клоп обитал в ветховатой пятиэтажке, построенной еще во времена развитого социализма. Найти его удалось без особого труда. В этом селе его знал всякий и каждый. Клоп жил в квартире на первом этаже, поэтому опера сразу же решили, что один пойдет звонить в дверь, а другой – проконтролирует, чтобы интересующий их тип не дал деру через окно.
Лев позвонил в обшарпанную дверь типичного бомжатника, которая вскоре открылась, и перед ним предстал потрепанный жизнью мужичок лет пятидесяти, от которого разило перегаром. Назвав себя, Гуров поинтересовался, не здесь ли сейчас находится Вадим Дорокучин. Захлопав глазами, Клоп объявил, что никакого Вадима Дорохухина он не знает и никогда в глаза не видел.
– Врать-то не надо! – нахмурился Гуров. – Я назвал его ДороКуЧиным, а ты назвал его фамилию такой, как она и есть – Дорохухин. Значит, ты его знаешь. Так, где он?
– Здесь! – послышался сзади голос Стаса.
Оглянувшись, Лев увидел входящего в подъезд Крячко, который вел, держа за плечо, невзрачного «фитилька» – худоватого типа, выше среднего роста, с неразвитыми плечами и осанкой типа «зигзаг». Руки задержанного были закованы в наручники. Свесив голову и глядя исподлобья, Вадим (а это явно был он) шел, спотыкаясь, и недовольно сопел носом.
– Как и ожидалось, гражданин Дорохухин попытался скрыться через окно, – улыбаясь и приятельски подмигнув задержанному, сообщил Станислав.
– Гражданин начальник! Что вообще происходит? – с некоторой даже слезой в голосе вопросил Клоп.
– Что-что… – ворчливо передразнил Дорохухин. – Эта чертова Лорка-хлорка небось накапала! Заяву на меня накатала, зараза. Так она сама во всем виновата! Она первая начала, мол, не удовлетворяешь, мне такой не нужен… Ну, я и не сдержался, дал ей по загривку…
– Граждане начальники! – Клоп начал суетливо жестикулировать. – Я тут ни при чем! Гражданку Лорку не трогал и пальцем по причине того, что с нею не жил и ее не удовлетворял!
– Помолчите оба! – Гуров сделал категоричный жест рукой. – Ну-ка, пройдемте-ка в помещение. Поговорим там. Гражданин Дорохухин, вам знаком Семигоров Святослав Дмитриевич? – спросил он, когда они вошли в грязную квартиру Клопа со столом, заваленным объедками, пустыми бутылками и немытыми тарелками.
Растерянно захлопав глазами, Вадька неуверенно кивнул.
– Ну-у-у, да-а-а… Он мне как бы дядькой доводится… А что?
– Когда вы его видели в последний раз? – уже без намека на улыбку сурово вопросил Крячко.
– А-а-а… М-месяца полтора назад… – пытаясь уразуметь, что же происходит на самом деле, проблеял Дорохухин, вдруг сообразив: дело-то «пахнет керосином»!
Резко заволновавшись, он попытался сказать еще что-то, но лишь беспомощно сучил скованными руками, озираясь по сторонам.
– Какие у вас с ним взаимоотношения? – осведомился Гуров и тряхнул его за плечо, чтобы вывести из ступора.
Вадька, окончательно скиснув, поведал о том, какой его дядька жлобяра – даже будешь умирать с бодуна, фиг с два даст «полтишок» на «лечение». Слушая его, опера понимающе переглянулись: им теперь уже окончательно стало ясно, что при всей своей антисоциальности Дорохухин-младший к случившемуся с академиком не имеет никакого отношения. Без особых церемоний перебив его душевные излияния, Лев в императивном порядке сурово распорядился:
– Значит так! В тюрьму желания нет попасть? Тогда пьянку прекратить, на работу завтра же устроиться. Я ясно сказал?
– Да! Ясно! Брошу и устроюсь. А к Лорке мне тоже вернуться? – боясь поверить в то, что два этих здоровенных опера в ИВЗ его, скорее всего, не повезут, робко поинтересовался Вадька.
– Вернись! Хоть в человеческий облик тебя приведет, – выходя из квартиры, поморщился Стас. – Как так можно жить? Вонища, грязища, бардак… Тьфу!
Сев в «Пежо», приятели неспешно покатили в обратном направлении, обсуждая итоги своего визита в Чадилово и Коноплево. Разумеется, они заранее знали, еще направляясь сюда, что итоги их поездки, скорее всего, будут нулевыми. Но все равно было немного досадно, что такой классный вариант с очень даже подходящим подозреваемым оказался «пролетным». Руля по ветховатому асфальту дороги не самой высокой категории в сторону Чадилова, опера вновь вернулись к обсуждению главного вопроса, на который пока не было однозначно твердого ответа: сам ли умер академик Семигоров или его жизнь кто-то отнял? Уже окончательно поставив точку на непутевом племяннике ученого, приятели продолжили обсуждение своих сегодняшних встреч с родственниками и подчиненными Семигорова.
В том, что его сегодняшние собеседники вряд ли могут быть хоть каким-то образом причастны к смерти академика, Лев был почти уверен. На пассажи Стаса, который был несколько иного мнения, он возражал довольно категорично, обосновывая свою позицию тем, что даже с позиции элементарной жлобской меркантильности смерть Семигорова членам его семьи была объективно невыгодной. Он обеспечивал ее материальное благополучие. Его авторитет и известность гарантировали членам семьи и их родственникам определенный правовой иммунитет в случае каких-то неправомерных «наездов» с чьей бы то ни было стороны.
– Нет-нет! Со смертью академика его родственники потеряли очень многое, – заявил Гуров. – Уж и этот полоумный алкаш Вадька не к кому-то побежал клянчить на бутылку, а к Семигорову.
– Ну так и в лаборатории, с кем я ни разговаривал, все пребывали в досаде и растерянности – что же теперь будет?! – разводя одними лишь кистями рук, трактовал Станислав. – Теперь и их ЛГГ может накрыться медным тазом. Там тоже практически все держалось на нем. Как я понял, академик готовил себе замену, но равного себе по соображалке, надо думать, не нашел. А это означает, что «убирать» его – толку мало. Их «контору» теперь могут запросто прихлопнуть, а если и не прихлопнут, то вполне могут назначить шефом кого-то со стороны…
Его «спич» резко прервался – он вдруг увидел нечто иррационально-фантасмагоричное: с дороги, ведущей к Чадилову – в этот момент они проезжали мимо поселка, – к трассе вышла девочка лет пяти с рюкзачком за спиной. На руках она несла уже довольно крупного полосатого котенка. Насколько можно было разглядеть, девочка плакала.
– Это