– Женщина, – сказала, ни к кому не обращаясь.

– Покажите. – Галиано вернулся к моему столу.

Развернув перед ним фотографии, я объяснила каждую деталь. Детектив молча слушал.

Собирая снимки, я случайно посмотрела на несколько странной формы пятнышек с брюшной стороны правой подвздошной кости. Поднесла к глазам фотографию, а к ней – лупу. Галиано наблюдал за мной.

Фрагменты зубов? Растительность? Гравий? Крошечные частицы казались знакомыми, но, как бы я ни пыталась, опознать их не могла.

– Что там? – спросил полицейский.

– Не знаю точно. Может, просто мусор.

Вернув фотографии в конверт, я вытряхнула новую пачку.

Кости ступней. Кистей рук. Ребра.

Галиано вызвали к нему в кабинет. Двое детективов продолжали корпеть у своих досок.

Грудина. Позвонки.

Вернулся Бартоломе.

– Где, черт побери, Эрнандес?

Ответа не последовало. Я представила, как позади двое пожимают плечами.

Заболела спина. Я вытянула над головой руки и потянулась – сперва назад, потом в стороны.

А когда вновь взялась за фотографии, случилось чудо.

Пока я наблюдала за осушкой отстойника, Хикай вернулся к черепу. На последних его снимках были виды сверху, снизу, с боков и спереди, с расстояния примерно в один фут. Несмотря на грязь, я многое смогла увидеть.

– Хорошие фото.

Галиано тотчас же оказался рядом. Я показала на вид черепа спереди:

– Округлые глазницы, широкие скулы.

Перейдя к снимку основания черепа, указала на скуловые кости:

– Видите, как они выступают?

Детектив кивнул.

– Череп короткий вдоль и широкий поперек.

– Почти шарообразный.

– Именно. – Я постучала по верхнему нёбу. – Параболической формы. Жаль, что передних зубов нет.

– Почему?

– Лопатообразные резцы могут указывать на расу.

– Лопатообразные?

– Вогнутая эмаль со стороны языка и приподнятая бороздка вдоль края. Вроде лопаты.

Я сменила вид снизу на вид сбоку, отметив низкую переносицу и прямой профиль.

– Что думаете? – спросил Галиано.

– Монголоид. – Я вспомнила последний мимолетный взгляд на череп и сопоставила тогдашнее впечатление с лежащими передо мной фотографиями.

Он тупо посмотрел на меня.

– Азиат.

– Китаец, японец, вьетнамец?

– Кто угодно. Или тот, чьи предки пришли из Азии. Коренной американец…

– Вы имеете в виду старые индейские кости?

– Однозначно нет. Эти совсем недавние.

Мужчина ненадолго задумался.

– Передние зубы выбиты?

Я понимала, что он имеет в виду. Зубы часто разрушают, чтобы затруднить опознание. Но в данном случае было не так. Я покачала головой.

– Резцы имеют только один корень. Когда мягкие ткани разлагаются, их ничто не удерживает. Скорее всего, они просто выпали.

– И куда делись?

– Могли просочиться через канализационную систему. Или до сих пор остаются в отстойнике.

– От них есть какая-то польза?

– Конечно. По этим чертам можно лишь строить предположения. – Я махнула в сторону фотографий.

– Так кто же этот незнакомец в отстойнике?

– Женщина, вероятно, лет восемнадцати-девятнадцати, возможно, монголоидного происхождения.

Я прямо чувствовала, как за коровьими глазами вспыхивают нейроны.

– Но у большинства гватемальцев монголоидные черты…

– У многих, – согласилась я.

– И у крайне малого числа – канадцев.

– Местные народности, иммигранты из Азии и их потомки.

Галиано долго молчал.

– Вероятнее всего, – сказал он, – перед нами не Шанталь Спектер.

Я уже собиралась ответить, когда Эрнандес вкатил в кабинет свою тележку. Вместо ящиков на ней лежали два мешка для мусора и черный парусиновый чемодан.

– Где тебя носило, черт побери? – спросил его напарник.

– Эти придурки не желали одолжить мне освещение. Будто это драгоценности короны. – Голос – словно из забитого мусорного бака. – Куда это все сложить?

Галиано показал на два складных столика у стены справа. Эрнандес выгрузил содержимое тележки и поставил ее возле оставшихся ящиков.

– В следующий раз пусть все это таскает кто-нибудь другой. – Вытащив из кармана желтый платок, он вытер лицо. – Тяжелые, зараза.

Сунув платок в задний карман, Эрнандес выбежал за дверь. Я успела заметить лишь торчащий клочок желтой ткани.

– Давайте взглянем на фотографии, – сказал Галиано. – Большинство от родственников. Одна из посольства.

Я послушалась, хотя особой нужды в том не было. Не впервые участвуя в расследовании серийных убийств, я прекрасно представляла, что увижу. Лица: враждебные, счастливые, озадаченные, сонные. Молодые или старые, мужчины или женщины, изящные или неопрятные, красивые или непритязательные – все застигнуты в некий момент времени, еще не подозревая о грядущей беде.

Взглянув в первый раз, я подумала о Теде Банди[27]и жертвах, которые он выбирал на свой вкус. У всех четырех женщин были длинные черные волосы с пробором на макушке. Но на этом сходство заканчивалось.

Клаудия де ла Альда не отличалась красотой – угловатая, с массивным носом и широко посаженными, похожими на оливки глазами. На каждом из трех снимков она была одета в черную юбку и пастельного тона блузку, застегнутую до подбородка. На обширной груди покоилось серебряное распятие.

У Люси Херарди были блестящие черные волосы, голубые глаза, изящный нос и подбородок. На школьном портрете она была в голубом блейзере и накрахмаленной белой блузке. На домашнем фото – в легком желтом платье, со шнауцером на коленях. Во впадинке на шее примостился золотой крестик.

Патрисия Эдуардо была из них самой старшей, но выглядела она едва ли на пятнадцать лет. Одна фотография запечатлела девушку верхом на пегой лошади. Черные глаза наездницы блестели из-под жокейской шляпки, одна рука сжимала поводья, другая лежала на колене. На втором фото она стояла рядом с лошадью, торжественно глядя в объектив. Как и остальные, носила крест и не пользовалась косметикой.

Если де ла Альда, Херарди и Эдуардо выглядели образцами целомудрия, то Шанталь Спектер являла собой воплощение распутства. На фотографии дочь посла была одета в короткую маечку и обтягивающие джинсы. Светлые волосы с темными прядками и макияж в стиле вамп.