С утра четыре-пять часов Кристина посвящала чтению документов. В целях экономии времени она решила принимать пищу одна, так что за столом королева проводила не более получаса. Пищу старалась употреблять саму простую и пила одну лишь воду. Никаких комментариев по поводу качества приготовления еды никогда не делала. После просмотра документов королева шла на заседание Госсовета, даже если она чувствовала себя больной или разбитой. Она во всё вникала сама и на приёмах иностранных послов никогда не допускала экспромтов. Она разъясняла смысл официальных документов тем своим чиновникам, которые не понимали языка, на котором они были составлены. Кристина не любила околичностей, в которые иногда пускались её министры, и сразу переходила к делу и сути вопроса. Принимая посетителя, она обычно ходила по комнате и имела обыкновение резко менять тему разговора. Она производила впечатление искренней собеседницы, но никогда не говорила всю правду, казалась холодной и редко принимала во внимание недостатки и слабости людей. Когда посол Кромвеля Б. Уайтлок прибыл к ней на первую аудиенцию, то она по своему обыкновению провела беседу с ним на ходу, быстро передвигаясь из одного конца залы в другой. Посол, хромой на одну ногу, с трудом поспевал за ней, кое-как ковыляя на «полутора ногах». Узнав об этом физическом недостатке, королева к следующей аудиенции приготовила послу стул.

Современники считали её прирождённой дипломаткой.

Вся жизнь Кристины в качестве наследницы престола проходила на фоне непрекращающейся войны. Мир в Брёмсебру с Данией был для Швеции несомненным успехом и сильно укреплял её позицию на начавшихся переговорах об окончании Тридцатилетней войны[23]. Кристине наконец-то представилась возможность выступить в роли европейской миротворицы, и она немедля ею воспользовалась. Шведская королева делала это с тем большим удовольствием, что роль скандинавской Минервы приятно подогревала её тщеславие.

Но мир нужно было ещё завоевать, и шведские генералы старались изо всех сил, чтобы Европа надолго запомнила победы шведского оружия в Германии. На заключительном этапе военных действий весьма показательным в этом отношении являлся грабительский поход Ханса Кристофера фон Кёнигсмарка в Богемию. С помощью обмана и предательства шведы ворвались в Прагу и разорили её дотла. Дерзкий рейд Кёнигсмарка в Прагу стоил городу, по скромным подсчётам современников, около семи миллионов риксдалеров. Это была колоссальная по тем временам сумма.

После шведского разбоя в Праге всем стало ясно, что Контрреформация Тридцатилетнюю войну проиграла. Уверенности в этом добавила очередная победа Торстенссона под Янковом. Но не обошлось без трудностей: побеждённая имперская сторона открыто, а союзница Швеции Франция тайно не соглашались с требованием шведов возврата Европы к статус-кво 1618 года и введения в Германии свободного отправления вероисповеданий. Германские княжества были шокированы шведским требованием компенсации в 20 миллионов риксдалеров; Бранденбург и некоторые другие германские княжества не соглашались с территориальными претензиями Швеции в Померании.

Споры грозили затянуться до бесконечности, если бы не вмешательство королевы Кристины. Она осознала бесперспективность жёсткой позиции шведов и направила Оксеншерне и Сальвиусу указание прекратить «пачкотню, которой они занимались до сих пор, а если этого не произойдёт, то вам придётся отвечать перед Богом, представителями сословий и передо мной лично». (Сальвиусу она написала отдельное разъяснение о том, что её упрёки были адресованы лишь Ю. Оксеншерне.)

Через несколько месяцев мир между воюющими сторонами был, наконец, подписан[24]. Многие упрекали потом королеву за то, что она под влиянием только что вернувшегося из Франции фаворита Магнуса Делагарди встала на французскую точку зрения и поторопилась с договором; что Швеции нужно было продолжить войну, чтобы обеспечить себе более прочные и благоприятные позиции, нежели те, которые она получила при заключении Вестфальского мира. Возможно, так оно и было, но, во-первых, Кристина к этому времени уже вступила в тайное противоборство с канцлером Оксеншерной, а поскольку он настаивал на продолжении военных действий в Германии, то она должна была действовать как раз наоборот. Менее известно, что за спиной королевы стоял французский посол Пьер Шану, который критиковал шведских переговорщиков в Оснабрюке и побудил Кристину поторопиться с миром, ибо во Франции уже началась Фронда[25], и страна была не в состоянии продолжать войну. Несомненно, Шану сыграл на тщеславии королевы. Оно подгоняло Кристину, у неё больше не хватало терпения ожидать славу и почести европейской миротворицы, и скандинавская Минерва настояла на своём. Другие питались войной, она же призвана Богом творить на земле мир.

Шведская пропаганда не жалела усилий на то, чтобы распропагандировать «подвиг» шведской королевы по всей странам и землям. «Я буду грохотать так, что небеса и земля задрожат, словно листья осины, я буду метать громы и молнии, и сердца смертных затрепещут от ужаса и задрожат в оцепенении», — громогласно заявила Кристина при первом же своём торжественном выходе после подписания мира. Ей посвящали стихи, в её честь слагались панегирики, писались торжественные оды, для шведской победительницы ставились оперы и балеты. К ней направлялись специальные миссии и посольства, ей преклонялись, ею восхищались. Богиня мира, гений Европы, скандинавская Минерва — какими только именами её не награждали в это время! Она исполнилась таким величием и возомнила себя таким гением мира, что корона маленькой Швеции показалась ей несносной побрякушкой. Сжигаемая страстью к миссионерству, она будет пытаться вершить судьбы Европы, мирить, к примеру, Францию с Испанией или вмешиваться во внутренние распри Франции — не всегда успешно, даже чаще безуспешно, и должно пройти определённое время, прежде чем она осознает иллюзорность и тщетность своих попыток.