Мозаика на полу сложилась в человеческую фигуру.

Гордо выпрямившись, положив ладонь на эфес длинной сабли, вскинув голову, смотрел прямо ей в глаза хозяин обсидианового замка. Невилл из рода Дракона. Длинные волосы развевались над плечами, словно поднятые порывом ветра. В надменную улыбку сложились губы. Тускло переливался шелк роскошных одежд. В остроконечных ушах — украшенные самоцветами серьги. На пальцах — перстни. И когти. Черные, длинные и острые.

— Кто это, по-вашему? — спросил из-за плеча Курт.

— Драхен, — Элис не могла оторвать взгляда от черных с алыми бликами яростных очей витязя, — это он, без сомнения. Господи, Курт, о чем я?!

Она отвернулась и словно прорвала невидимую пленку, возвратившись в реальный мир. Если бы Курт не поддержал, непременно упала бы.

— Вы понимаете, что это означает? Прихожане каждый день попирают ногами изображение своего врага. Символ ясный и очень простой. Кто их враг? Зло со Змеиного холма.

— Змей-под-Холмом, — серьезно поправил Курт, — Драхен означает “змей”. Продолжайте.

— Я готова подумать, что это он и есть, — не очень веря в то, что это она делает такое странное предположение, произнесла Элис. — Разумеется, этого не может быть. Вы не подумайте, что я…

— А я и не думаю. Фантастические версии оставим на потом, но совсем отметать не будем. Мне кажется… — Курт запнулся, хмыкнул, — Пойдемте на улицу, я терпеть не могу, когда на меня так смотрят.

— Как?

— Как этот.

— Да ладно! Кстати, а вы не проверяли, еще откуда-нибудь его можно увидеть, или только из-за алтаря?

— Только отсюда. Вильям, это как раз мой дядя-пастор, объяснял, что об изображении не знает никто, кроме отправляющего службы священника. Да и тот встает за алтарь не каждый день. У них тут свой календарь праздников. Элис, а у Драхена уши нормальные?

— Понятия не имею, — перед дверью они, не сговариваясь, остановились и бросили последний взгляд на бессмысленную цветную россыпь мозаики, — вы же видели: у него волосы уложены так, что не разглядишь. А вот серьги утром были в точности такие же. Да, и знаете, заостренные кончики ушей — это просто генетическое отклонение. В Средневековье, правда, за такое можно было и на костер попасть, но сейчас достаточно одной операции, чтобы все исправить. Вы говорили, вам что-то кажется?

— Да. Не здесь. — Курт открыл дверь, и они вышли на улицу. — Знаете что, Элис, пойдемте к нам, или к вам, попьем чайку и все обсудим.

— Чай? — она слегка растерялась. — Курт, у меня нет чая. Может быть, кофе?

— Разберемся. Главное, чтобы горячий.

…Только на обратном пути Элис заметила, что в спящем городке стоит абсолютная, какая-то неестественная тишина. Ни одна собака не залаяла на чужаков, бродящих ночью по улице. Ни одна кошка не перебежала дорогу. Летучие мыши, правда, пищали, носясь между фонарями: в лучах белого света тучами толклись светлячки и ночные бабочки, а больше — ничего. Не мычали коровы, ни звука не издавали овцы, которых — Элис видела вечером — целое стадо прогнали на расположенный за городом скотный двор.

Зато когда они с Куртом дошли до конца улицы, из близкого леса прилетела россыпь ночных голосов. Птиц на Змеином холме, по всему судя, водилось предостаточно.

Потом Элис варила кофе, а Курт, как и обещал, убрал остатки пиршества со стола на террасе, и даже перемыл всю посуду. На чистенькой просторной кухне было уютно и безопасно. Пригодился и пирог. Поздний ужин после прогулки по холодным улицам пришелся как нельзя кстати. Только молоко оказалось скисшим. Но молоко в кофе — не главное.

— Так вот, — Курт вилкой чертил невидимые узоры на столешнице, время от времени поглядывая на Элис, — о чем я начал говорить в церкви. Мне кажется, человек, которого вы встретили, так или иначе, знает о мозаике. Скорее всего, он видел ее. И зачем-то взялся копировать Змея-под-Холмом. Получается у него, надо признать, достаточно убедительно. Я-то видел этого типа лишь мельком, но вы провели с ним гораздо больше времени и, тем не менее, узнали на мозаике безошибочно. Личность он, похоже, незаурядная. Может быть, в самом деле — артист, дрессировщик, гипнотизер, что вы там еще упоминали? В общем, еще тот фрукт. С другой стороны, с другой не потому, что в противовес изложенному, а потому, что — с моей, мои многочисленные родственники относятся к легенде о Змее очень серьезно. При том что в иных вопросах они, как я успел понять, люди здравомыслящие, с более чем широким кругозором, и далеко не суеверные. Мне, словно бы невзначай, раза три за сегодняшний день сообщили о некоем пророчестве, где говорится, что старший Гюнхельд уничтожит Змея-под-Холмом. Буквально там сказано: “сотрет память о нем, и никто из живых более не вспомнит о Змии-под-Холмом, чудище премерзостном”. Старший, как выяснилось, это я и есть. И у меня такое впечатление, Элис, что родня всерьез надеется удержать меня в Ауфбе вплоть до исполнения пророчества, — Курт улыбнулся и положил вилку. — Вы понимаете? Мозаику мы с вами быстро сложили, просто взглянули с нужной точки и — ап! — получили картинку. А вот то, что происходит здесь, для меня пока ни во что не складывается. Зачем Драхену притворяться Змеем? Что ему нужно от вас? Как это связано с пророчеством Гюнхельдов, и… они, понимаете ли, представления не имеют о том, что на холме кто-то живет. Ну, пусть даже не на самом холме — где-то в окрестностях, все равно этот Драхен фигура заметная. Однако же, нет. Никто его не видел. Никто о нем не слышал. Никто ничего не знает. А самое странное даже не это, — Курт стал серьезен. — Я не склонен к фантазиям, я даже в детстве не любил сказки, я практически не внушаем и, тем не менее, Элис, я видел то, чего не могу объяснить. Я видел, как достаточно высокий человек на большой лошади галопом ускакал в заросли, через которые и пешком-то не пройти. Я видел, как он проехал сквозь деревья.

— Там не было зарослей, — вмешалась Элис.

— И это я тоже понял, — кивнул Курт. — Для вас там был лес, даже без подлеска, чистый, как парк. Элис, извините, если то, что я скажу, покажется вам грубостью… Я не знаю, как и от чего вас лечили, но у меня есть подозрение, что лечили напрасно. Нет-нет, я не к тому, что не вылечили. Мы с вами… как бы это сформулировать… вы не видите того, что вижу я, и наоборот, однако кто из нас видит то, что есть на самом деле, я не знаю. Очень может быть, что как раз вы.

— Я понимаю, — Элис напряженно улыбнулась, — я понимаю, что вы хотите смотреть с обеих точек зрения. Вам нужно, чтобы я, пользуясь словами Драхена, “поверила в сказку”. Потому что в противном случае, мы с вами станем видеть одно и то же.

— Я еще и беспокоюсь, — вставил Курт недовольно, — говорю же, этот тип чего-то хочет от вас.

— Угу, — Элис покачала чашкой с остатками кофе, — это само собой. Мне, мистер Гюнхельд, неясно другое: как это так вышло, что комсомолец и атеист, да еще и не любящий сказки, вдруг допускает хотя бы мысль о том, что на свете есть нечто, не укладывающееся в рамки материального мира?