Другие отделения холодильника занимали продукты собственного хозяйства: яйца, банка молока утренней дойки, творог, масло… Молочные продукты Клавдия Николаевна продавала приезжим горожанам. Особенно хорошо они "шли" весной и летом, в разгар посевной и дачного сезона, когда к таким же старикам наезжали дети и родственники. Далеко не все держали коров, кто просто ленился, кто не мог – всё здоровье ещё смолоду оставили в колхозе и на лесосеках. Слава Богу и Клавдия Николаевна, и дед были ещё в силе и на печи не лежали, а потому имели солидный "приварок" к пенсии. Захлопнув холодильник, Клавдия Николаевна успокоилась.

– Что мать… плохо тебе, может валидол? – дед стоял рядом и смотрел озабоченно.

Но Клавдия Николаевна уже оправилась:

– Ты смотри, сколько грязи натащил… Кто убирать-то будет, у меня и так спина отымается, я что тут тебе прислуга бесплатная!?

Дед от столь быстрой перемены настроения жены, чуть не отпрянул в сторону, но тут же и облегчённо вздохнул, увидев супругу в обычном состоянии.

– Ну, слава те…

Клавдия Николаевна тут же сообразив, что слишком уж резко взяла деда в оборот, что грязь он натащил, испугавшись за неё…

– Да сон приснился… аж сердце захолонуло, – уже несколько виновато призналась она.

– Сон… что за сон?

– Приснилось как я в девяностом году… ну, помнишь на пенсию только вышла, и в Москву за конфетами для девочек поехала. Полдня тогда в очередях простояла.

– Ааа… Это когда ты чуть не ночью приехала, и пуд конфет привезла?

– Не пуд, а полпуда.

– Ну, так что ж… так тебе тот случай запомнился, аж через столько лет привиделся? – удивился дед. – Ничего ж вроде страшного то не случилось тогда?

– Это тогда не случилось, если не считать, что в очереди той пять часов отстояла, да ещё в электричке четыре и чуть не надорвалась… Во сне-то другое приключилось, вспомнить жуть. Меня ж с милицией из той очереди вынали…

– Да ну… ну и как? – сверкнул повеселевшим взглядом дед.

– Никак, ты разбудил… слава Богу.

– Это всё от тяжести в желудке… Не ложись больше после обеда.

– Да иди ты… баню топи, – отмахнулась Клавдия Николаевна.

Но дед не спешил уходить. Он собственно зашёл в дом, чтобы поделиться своими собственными возмущениями, но сонный бред жены нарушил его планы.

– Успею, рано ещё… Ты слышь мать, у соседа Васьки радио громко орёт, "Маяк". Так вот в "новостях" передали, что у нас в стране аж несколько миллиардеров образовались. Во… Один аж семь с лишком этих миллиардов наворовал. Не рублей, а долларов. А доллар сама считай, ныне тридцать один рупь с копейками. Вот и считай, сколько он нахапал. Во, что делают, какие деньжищи. Довели страну дерьмократы проклятые.

– Ну и ладно, тебе-то что за печаль. Пусть богатеют, раз у их головы хорошо работают.

– Какие головы… чего работают, как воровать? Да на это у них головы здорово варят. Вона десять годов всего как Советская власть повалилась, а оне аж миллиарды цельные нахапать успели, – дед с обидой махнул рукой и повернулся топить баню.

А Клавдия Николаевна поспешила в магазин…

"Сон то сон, а может и не спроста… Ни с того, ни с сего не присниться такое. На всякий случай запастись всё-таки надо. Внучки в июле приедут. Хоть и у них уже нет той голодухи, что при Советах была, а всё одно сладости уж больно любят, да и много им сейчас надо, вона какие вымахали, одна в техникуме, или как его там сейчас зовут, колеже этом, вторая в десятый перешла. Обе ещё те слатужницы… Плохо, конечно, что миллиардами воруют, но ещё хуже, если вернётся вьяве, этот ужасный, дикий сон…"

рассказ

Туп-туп-туп… тупают каблуки по лестнице школьного крыльца. Охранник через стекло входной двери с иронической усмешкой наблюдает за издающей эти туп-шаги немолодой, мешковатой учительнице, явно опаздывающей к началу уроков. Невысокая, нескладная, особый «крой» формы ног, этакий с выгибом наружу, отчего и походка получалась как у утки, переваливающейся с одной перепончатой лапы на другую.

Когда учительница своей утиной походкой дошла до двери, открыла её… охранник, сменивший усмешку на нечто вроде приветливой улыбки, поздоровался и как бы восхитился:

– Ну вы как всегда минута в минуту, прямо ко звонку.

В этой реплике, тем не менее, не трудно прочувствовать, что охранник ерничает. Ведь ко звонку учителю положено находиться уже в классе, а она, учитель английского языка Светлана Анатольевна, только переступила порог школы. Ведь ей еще предстояло подняться на третий этаж, снять пальто и только после этого она сможет начать урок.

– А, ерунда! – беря ключ от своего кабинета, без тени смущения отмахнулась учительница и все в том же среднем темпе, переваливаясь с ноги на ногу, затупала уже по лестнице на свой этаж.

Она шла по длинному школьному коридору, мимо кабинетов, где учителя были уже на своих рабочих местах, начали занятия… Ничуть не прибавив шага, она таким образом «дотупала» до своего кабинета, возле которого толпились ученики из того класса, в котором по расписанию у нее был урок. Светлана Анатольевна отперла кабинет, запустила детей, а сама… Сама пошла в подсобку, сняла там пальто. «Ишь, осуждает. Да кто ты такой, чтобы осуждать меня», – попутно дала волю своему возмущению Светлана Анатольевна, переодевая сапоги на «рабочие» туфли. – «Ну, опоздала, твое-то какое дело. Твое дело на вахте сидеть и посторонних в школу не пускать. А я как опаздывала, так и буду опаздывать, и никто мне этого не запретит, ни директриса, ни завуч – не заметят. А если и заметят, все равно мне все с рук сойдет. Да, вот я такая, и в подружках у директриссы не хожу, и в Департаменте у меня блата нет – просто я везучая, везучая по жизни. А везучая потому, что к той же жизни отношусь «фиолетово», то есть ничего не принимаю близко к сердцу. Чтобы ни случилось – не переживай, все перемелется – мука будет. С этим уже 50 лет живу и живу, слава Богу, легче других. Да легче, легче тех, кто никогда не опаздывает на свои уроки, тех, кто всегда за что-то и о ком-то переживает. Нет уж, увольте, мне все «фиолетово», и на шестом десятке я свое жизненное кредо, как тех коней на переправе, менять не собираюсь…». Урок Светлана Анатольевна начала на десять минут позже положенного срока.

Урок она вела по конспекту. Впрочем, на этот раз конспект ей оказался не нужен. Она просто дала задание переводить текст, а сама опять зашла в подсобку и включила электрочайник, чтобы на перемене попить чайку с мармеладом, который принесла с собой. По расписанию следующим у нее был десятый класс, где она являлась классным руководителем. Тот урок она решила совместить с обсуждением некоторых «внутриклассных» дел, а именно: сбора денег с учеников на содержание школьной охраны, выяснить, кто поедет на экскурсию во Владимир, и еще ряд подобных вопросов. И вновь у нее не возникло ни малейшего опасения, что ее кто-то «застукает» или «заложит», то есть донесет директрисе, что она вместо занятий занимается тем, чем положено заниматься во время классного часа, после уроков. Она это и делала во время урока, чтобы не заниматься этим после. А если и донесут? Ну что с ней сделают? Посрамотят на педсовете? Ха, напугали ежа голой задницей. Да и без того все знают, что она и специалист слабый и классный руководитель никудышный. Но для нее все это «фиолетово». Выгнать её не выгонят, и так учителей не хватает. Вон бабульки семидесятилетние работают, потому как юные выпускницы педвузов жевать скудный и тяжело дающийся учительский хлеб, как правило, не желают. Это где-нибудь в провинции, где податься некуда, ибо с работой напряг, администрация может учителя пугать угрозой увольнения. А в Москве?… Ну и потом, она владеет таким «искусством», в котором даст сто очков любому самому лучшему педагогу – она умеет жить. Такой талант дается не многим, и потому прожив пятьдесят лет под «фиолетовым» знаменем, она не сомневалась, что является едва ли не самой счастливой и удачливой женщиной как минимум среди всего педколлектива школы, да и во всей Москве по этому «показателю» далеко не в последних рядах.