Грик-стрит, район Сохо, Лондон

МакКензи стоял за геркулесовыми столбами, он ожидал встречи с человеком, о котором он знал лишь, что прозвище у него Эгг — Яйцо. Свой цилиндр он сдвинул пониже, так что его глаза были еле видны из-под края шляпы; сюртук из-за холода был застегнут чуть ли не до бакенбард, и когда он видел перед собой облачко пара от его дыхания, а ноги уже сами притоптывали, чтобы не замерзнуть, то проклинал этого человека за опоздание; он нетерпеливо постукивал своей тростью по булыжной мостовой и оглядывался по сторонам, безуспешно пытаясь проникнуть взором сквозь завесу тумана, который просто висел в воздухе, как портьера, а иногда шевелился, словно это двигались призраки.

Он пристально вглядывался в каждого из пьяниц, проходивших мимо него, и один раз даже спросил: «Эгг? Это ты?», на что парень захохотал и закашлялся так страшно, что вынужден был прислониться к стене, чтобы не упасть (МакКензи в какой-то момент даже испугался, что парень возьмет да и умрет здесь на улице, и хорошенькое будет дельце, будь проклято все: убить кого-то словом «яйцо»), но в конце концов вытер рот и двинулся дальше.

Прошло еще несколько человек. МакКензи ждал. Подъехала карета, и кучер, лица которого нельзя было рассмотреть из-за тени от широкой шляпы-треуголки и шарфа, намотанного до самого носа (из-за чего его владелец сильно напоминал разбойника с большой дороги), посмотрел вниз на него, и МакКензи скорее ощутил его взгляд, твердый как гранит. Он глянул на окно кареты — еще до того, как глаз зафиксировал там движение, и вовремя: он успел заметить, как возвращалась на место кем-то откинутая до того занавеска. Тук-тук. И кучер дернул вожжами. Карета отъехала.

МакКензи смотрел ей вслед, нахмурившись, потом снова вспомнил о том, кто так сильно запаздывал. Где же он? Этот проклятый, чертов тип, этот… Яйцо?

МакКензи был не впервые в Сохо. Для человека его профессии здесь всегда находился неплохой материал, но ему чрезвычайно не нравилось, когда его заставляли ждать. Он откинул полу сюртука, достал из жилетного кармана часы и посмотрел на циферблат: так и быть, он даст Эггу еще пять минут, после чего уйдет, что бы там ни хотел сказать этот тип, что бы ни крылось…

«Пссс», услышал он звук и оглянулся, ожидая увидеть еще какого-нибудь ночного прохожего, который, упаси бог, будет льнуть к нему и приглашать в переулок, а он с наигранным сожалением будет отклонять его просьбу, уверяя, что не откажется от такого удовольствия, но только в следующий раз, как только усмирит болезнь, приключившуюся, вот де незадача, с его гениталиями. На улице, однако, никого не было.

«Пссс», послышалось снова. Теперь МакКензи посмотрел влево и вправо, уже закипая гневом.

— Только не задирайте голову, сар, я наверху, — раздался голос, и это его «сар» выдавало сильный деревенский акцент.

МакКензи посмотрел вверх.

— Не глядите, я же сказал, сар, — настойчиво шептал голос.

— Ну, ты там, что мне тут делать, по-твоему, а, дружок? — совсем рассвирепел МакКензи, — стоять здесь на улице и разговаривать самому с собой, будто я сбежал из психбольницы, из нашего Бедлама?

— Вы бы, сар, начали с того, чтобы представиться, чтобы я знал, что жантамен — тот, с кем меня послали увидеться…

— Вы же сами позвали меня, если я правильно припоминаю, — вздохнул МакКензи.

— Это мой первый вопрос, сар.

МакКензи оперся обеими руками на свою трость и подался вперед, перенеся на нее весь свой вес. Проклятая Нора. А этот малый прав. Он поглядел вверх, туда, где кончалась крыша дома, чтобы увидеть, наконец, источник этого голоса.

— Не смотрите, я сказал, — шептал голос сверху.

— И что, о, всемилостивый Боже, нам нельзя это прекратить? — зашипел МакКензи в ответ. — Я что, похож на ночного бродягу?

— Нет, сар, но сперва я должен знать…

— Нет, «сар», ничего ты не должен, — буркнул МакКензи, — я уже достаточно потерял времени с тобой, будь проклято все. Пока, дружок. — Он повернулся и пошел по Грик-стрит в направлении Оулд-Комптон-стрит.

Над собой он услышал частый перестук, как если бы Эгг перебирался за ним по коньку крыши. Снова шипение:

— Сар, сар, пожалуйста, остановитесь, я не хотел оскорбить вас. Это ведь леди, ради которой я согласился встретиться с вами, просила меня быть очень и очень осторожным по причинам секретности и безопасности.

Мужчина и женщина, шедшие по улице рука об руку, проходя мимо, одарили его весьма выразительным взглядом: они наверняка услышали, как он говорил, вроде как с самой с собой, будто лунатик, не иначе! Он вежливо прикоснулся рукой к своему цилиндру в ответ на их взгляд и, как только они прошли, остановился.

Звук передвижения над ним тоже прекратился, и на мгновение улица поразила его своей тишиной. Где-то в отдалении еще шумел Сохо, донеся смех и нестройные голоса, когда дверь какого-то кабака выпустила на улицу очередную партию пьяниц. Здесь же было тихо — так тихо, что слышно было, как капает вода: с выступа карниза на кирпичную кладку, и без того сырую от дождя, блестевшую в редких огнях этой темной улицы.

— Кто она, эта твоя леди? — спросил он чуть громче, послав свой голос наверх, за пелену тумана и дыма, поверх человеческих и звериных отбросов, поверх капавшей отовсюду воды. У него была поэтичная душа, пусть никто из тех, с кем МакКензи встречался за свою короткую жизнь, об этом и не подозревал, а в тот момент ему почудилось, что его голос полетел вверх, поднявшись высоко-высоко и свободно, как птица.

К самим звездам.

— Что, сар?

— Эта леди, которая наняла тебя. Кто она?

Повисла пауза, и МакКензи представилось, как Эгг смотрит в ту и другую сторону, проверяя, пуста ли Грик-стрит. Что за выгодная позиция у него, право слово; нет сомнений, видит все вокруг.

Не получив ответа и не видя причины, по какой нельзя было ответить на его вопрос, МакКензи продолжил свой путь по Грик-стрит.

— Сар, — донесся сверху поспешный голос, под аккомпанемент более частого перестука, как если бы он передвигался по крышам вдогонку МакКензи.

— Я могу сообщить вам лишь имя, всего только одно имя, сар, это Флора, — пришел ответ, — и что она работает в одном из самых престижных домов нашей великой страны, сар, и что на самом деле она делит свое время между домами равного престижа, будучи на службе у своего нанимателя.

— Мне надо думать, дружок, что за всем этим стоит ее наниматель?

— He надо сомневаться, сэр, так как если бы она была на службе у леди, принадлежащей к новым средним классам, зачем говорить мне? Но тогда и обсуждаемый предмет наверняка заинтересовал бы человека вашей профессии намного меньше. В самом деле, лишь исключительное положение ее нанимателя заставляет нас верить, что вы захотите заплатить за информацию… сэр.