Он поднял палец к потолку, расписанному полуголыми дебелыми нимфами и кентаврами, пасущимися в райских кущах. Затем вытащил из брючного кармана массивные часы на длинной цепочке. Поднял золотую крышку, взглянув на циферблат, покачал головой.

– Падай вон туда, – он показал пальцем в угол, где стоял старинный диван на резных ножках из карельской березы, обитый гобеленовой тканью с мелким рисунком. – Я с утра говорил с твоим начальником… Ну, этим, хозяином вашей юридической конторы. Я так понял, он нормальный мужик, но чего-то не понимает. Немного отстал от времени. Как же его?..

– Господин Полозов.

– Вот. Точно. Он сказал, что ты толковый парень. Пока ты ехал, я постарался обдумать всю эту историю, весь этот чудовищный фарс. Поделюсь своими мыслями. Потом, если что-то будет непонятно, задашь вопросы. У тебя ее фото с собой?

Радченко выложил из портфеля на стол две фотографии Аллы. Одна карточка старая: Алла, одетая в сарафан, стоит возле молодой березки, на заднем плане лес. Второй снимок сделан где-то дней десять назад в Нью-Йорке. Алла выглядит усталой, под глазами темные круги, губы серые. Впрочем, узнать ее можно. Солод бросил взгляд на карточки и покачал головой.

– Я бы не сказал, что эта шмара – точная копия моей покойной жены. Но что-то общее есть. Что-то есть. Прости, мне трудно говорить, старик. Известие о смерти Аллы, опознание трупа, кремация… Слишком много для меня одного. Понимаешь?

Радченко молча кивнул.

– Алла была мне самым близким человеком. Боль эту не передашь словами. Такое ощущение, будто из тебя выпустили всю кровь до последней капли. И ничего уже не греет холодное сердце. А я продолжаю жить. Хотя сам не знаю, для чего живу. И, главное, для кого. Алла для меня была светом в окошке. Солнцем, которое светило даже ночью. И вдруг раз… Не стало ее. Не стало света, который грел меня каждый день…

Радченко, поставив портфель на колени, неподвижно сидел на диванчике и молчал. Похожую сцену он уже видел когда-то. По версии следствия, дело было так. Немолодой мужчина, в припадке ревности задушивший юную жену куском электрического кабеля, расчленил ее тело в ванной комнате. Вывез за город куски трупа и захоронил их в неизвестном месте. Следы крови первой группы были обнаружены в ванной комнате и на куске того самого кабеля. Когда началось следствие, муж пытался нанять хорошего адвоката.

Немолодой дядька сидел перед Димой и рвал на себе волосы, клялся в любви к молодой жене, стараясь убедить слушателя в своей невиновности. Радченко взялся защищать того типа, надеясь, что доказательную базу, собранную ментами, он развалит в суде за пять минут. Но уголовное дело не дошло до суда. Муж скончался в следственной тюрьме от язвенной болезни. А через пару месяцев ниоткуда появилась якобы убитая ревнивым мужем молодая жена. А с ней новый дружок.

– Расследование гибели Аллы только началось, – продолжил Солод. – И, возможно, подонков найдут. И вот в эту минуту, полную высокой скорби… Мне чертовски трудно говорить… Но я все-таки закончу. В эту трагическую минуту мои враги решают добить меня. Они находят какую-то проститутку, похожую на Аллу. Они втягивают во все эти грязные игры Носкова. Впрочем, что возьмешь с этого человека… Без морали, без принципов. Старый идиот, который пропил свою совесть. И вот эта труппа, этот бродячий цирк устраивает представление. Точнее, надругательство. Я другого слова не найду. Именно надругательство.

– У Аллы на руках акт генетической экспертизы, – сказал Радченко. – Американские специалисты утверждают, что она дочь Носкова.

– Ты и без меня знаешь, что цена этой бумажки – пятак в базарный день, – поморщился Солод. – Тем более что и экспертизу делали американцы. А делать ее должны наши медики, на основании нашего судебного решения. Может, эта баба и вправду дочь Носкова. Я же не знаю, сколько у него было жен и сколько осталось детей. Наверное, и сам старик этого точно не помнит. Потому что давно из ума выжил. Пойми, они хотят отобрать у меня все, что я имею. Весь сыр-бор только из-за денег. Хороший совет: не лезь ты во всю эту грязь. На этом деле ты ничего не заработаешь. А в дерьме утонуть сможешь. Очень легко. И даже элегантно. Бултых… И пропал человек. Один запах остался, и тот неприятный.

– А если все же удастся доказать, что Алла жива и здорова?

– Исключено. На сто процентов.

– В жизни иногда случается невозможное, – упорно гнул свою линию Радченко. – Если все же удастся доказать в суде, что она жива, – ваши действия?

– Сколько? – Голос Солода сделался каким-то глухим. – Ну, сколько?

– Что «сколько»?

– Сколько стоит судебное решение в мою пользу? Назови цифру. Ты же юрист. Ты должен знать расценки. Например, сколько стоит чиновник городского уровня, сколько стоит решение правительства в чью-то пользу? Сколько стоит заказной сюжет на телевидении, статья в центральной газете? Во что обойдется арест конкурента? Силовой захват офиса? Возбуждение уголовного дела? Итак, сколько?

– Не знаю. Я не покупаю судебных решений.

Солод поправил подтяжки, выпрямившись в кресле, включил лампу с матерчатым абажуром; снова дернул шнурок и погасил свет.

– Двадцать-тридцать тысяч баксов, – сказал он. – Всего-навсего.

– Тогда задумайтесь вот о чем: такой поворот событий не понравится отцу Аллы. Он богатый и влиятельный человек. Это только мое предположение. Мне кажется, что он это дело так не оставит. У вас возникнут проблемы.

– Старик уехал отсюда несколько лет назад, – лицо Солода оставалось непроницаемым. – Его отъезд больше напоминал бегство. Почему он уехал? Однажды к нему пришли авторитетные люди и предложили продать бизнес. По цене, которую назначит покупатель. Старик немного подумал и принял положительное решение. В ином случае он давно бы лежал на кладбище. Он заблаговременно вывез из страны свои сбережения, поэтому теперь он богатый человек. Там, у них. А здесь он никто и ничто. Здесь у него много врагов. А приехать в Россию, чтобы повидаться с покойной бабушкой, – все равно что подписать себе смертный приговор. Обратно в Америку он вернется без головы. И других частей тела. Он может отстаивать свои интересы через адвокатов, но все это пустая трата времени и денег. И старик это понимает. Вот так, и только так. А я живу в этой грязной помойке. Дышу этим отравленным воздухом. Знаю много людей, от которых зависят важные решения. Короче, не Носкову со мной тягаться.

– Жаль. Я думал, мы достигнем в переговорах хоть какого-то результата…

– Результат? – переспросил Солод. – Чтобы тебя не разочаровывать, будет результат. Скажем, такой. Хочу, чтобы ты запомнил мои слова и передал той психованной бабе вот что. Скажи ей: пока не поздно, пусть валит обратно в Штаты. Или еще куда. Свой гнев я сдержать смогу. Но у меня есть друзья, которые… Люди искренне переживают мою личную трагедию, как свою. За них я не отвечаю, и сдержать их долго не смогу. Короче, скажи ей, что безопасность я гарантирую. Но только в течение пяти дней. Делаю это из гуманных соображений. Пять дней – это не так уж мало. А потом… Я противник насилия, всему есть предел. Вот это и есть результат переговоров.