Его губы важны, его дыхание возбужденное, его грудь, облепленная мокрой майкой. Его конкретное, абсолютно мужское намерение получить свое.

Такое… Очень искреннее и безапелляционное. Ему хочется подчиниться. Чисто по-женски.

Господи, я и забыла, насколько классно быть просто девушкой. Подчиняться. Позволять. Да, по сути, я и не знала никогда…

А затем его ласкающие руки останавливаются. На моей спине. Проезжаются по шрамам, внимательно исследуя каждый из них наощупь.

И я замираю.

Сразу из головы выветривается тяжелый дурман вожделения, все становится ясно и четко.

Я резко прекращаю поддаваться, делаю обманное движение, будто хочу вырваться, и, когда дезориентированный Хищник ведется, просто угрем скольжу по мокрому телу, подныриваю под локтем и обретаю, наконец-то, свободу.

Тут же отпрыгиваю на добрых полтора метра от него, в сторону своих тряпок. Хватаю первое попавшееся, футболку, прикрываюсь.

И отхожу еще дальше, осторожно, напряженно, не отводя от него взгляда.

Именно так я себя вела бы, окажись в клетке с реальным хищником. Минимум резких движений, максимум концентрации.

— Маша…

Он не двигается с места, только из-под воды вышагивает. Мокрый, волосы облепили лицо, мокрая футболка очень даже круто смотрится на рельефном торсе, ремень у джинсов расстегнут… Черт… От внезапного секса в душевой меня отделяло совсем немного…

— Стой.

Голос мой лагает, как игра в старом компе, но я стараюсь взять себя в руки. Это очень сложно, когда на тебя так смотрят! Он меня глазами имеет практически! Обещает. Очень-очень много чего обещает.

И, судя по тому, как он целуется, все обещания — правдивы.

Низ живота ломит так, словно он… Словно он уже во мне побывал, а потом вышел, не дав кончить. Кошмарно. И губы горят.

Я, наверно, прикольно выгляжу, жертвой насилия. Или круто оттраханной. Тут грань между плюсом и минусом тонкая.

Но надо приходить в себя. Это все шикарно, это могло бы быть очень круто. Могло бы. Но не надо.

Все же, инстинкт самосохранения у меня развит очень хорошо. Наверно, только потому и жива до сих пор.

Хищник делает еще шаг ко мне, крошечный, еле заметный. И взгляд его говорит о том, что он вообще не успокоился, не пришел в себя. И что, если сейчас поймает, слушать не будет возражений.

К стене прислонит и оттрахает так, что даже кричать не смогу. Голос сорву. От кайфа.

Опять по низу живота — тяжелой сладкой волной.

Уймись, бляха муха!

— Маша… Погоди… Давай… Поговорим…

И опять ко мне! Черт! Хитрый какой!

— Нет! Не здесь! Стой, я сказала!

Опять отхожу от него. Мы движемся по кругу, как гладиаторы на арене.

— Стою.

В самом деле останавливается, поднимает показательно руки вверх, типа, все уяснил, все понял, не опасен.

Ага. Так я тебе и поверила. Глаза — то совершенно дурные. Бешеные. Безумные.

Это, наверно, сладко, когда тебя так хотят. С такой бешеной силой…

Именно это делает женщину слабой. Трудно устоять, очень трудно.

— Я сейчас пойду. Пожалуйста, не ходи за мной.

— Маша… Давай поговорим все же. Я не причиню вреда, честно. Никому не расскажу. Веришь мне?

— Верю.

Очень хочу, по крайней мере.

Но сейчас, после того, что случилось, соображать я не способна. И разговаривать тоже. Потом. Если появится возможность.

— Давай, ты оденешься, и мы…

— Нет. Я сейчас уйду. Одна. А потом мы поговорим.

— Когда?

— На днях. Когда… Когда я буду готова.

Не глядя, подхватываю все свои тряпки, вылетаю в раздевалку, молясь, чтоб там не было никаких припозднившихся студентов. А то им прям сюрприз-сюрприз…

Так быстро я не одевалась даже в самые критические моменты жизни.

Карго прямо на мокрое тело, наплевав на трусы, футболку, мокрую от пота — пофиг, пофиг! С утяжкой не вожусь, все равно в универе не задержусь, сверху олимпийку, капюшон, очки.

На моменте очков меня опять ловит Хищник.

Причем, ловит качественно, прижимает к себе, уже одетую, спиной. И вот никакой разницы не чувствую между прошлыми нашими обнимашками и этими! Однохренственно горячо! Тело плавит, магнитит к нему так сильно, что буквально с ума схожу.

— Маша, Маша, Маша… — шепчет он мне в шею, торопливо тиская грудь, словно убедиться хочет, что не морок, не сон никакой, что реально она у меня имеется, — стой… Ну чего ты бежишь? Если проблемы, я же помочь могу. Реально могу. Не пугайся. Маша…

— Пусти… — шепчу, понимая, что теряю силы и уверенность. Черт! Проклятый недотраханный бабский организм! — Мне надо идти. Правда.

— Провожу…

— Нет! Не надо!

— Ты ведь никуда не денешься? Обещаешь? Маша? — горячим выдохом в шею.

— Да!

Да я тебе все, что угодно пообещаю, лишь бы отпустил!

Он успевает прижаться обжигающими губами к шее, пуская крупную дрожь по всему телу, и я вырываюсь. Из последних сил буквально.

Цепляю торопливо капюшон на голову, очки, подхватываю рюкзак — и, как сумасшедший заяц, бегом, бегом, бегом!!!

Мне везет, что все на мероприятии, потому никто не тормозит, не интересуется моим бешеным внешним видом.

Влетаю в трамвай, на заднюю площадку, сажусь у окна и тупо смотрю на свои дрожащие пальцы.

Ох. Ты ж. Блять.

Понимание, насколько налажала, накатывает душной волной, сердце заходится диким стуком, таким, что даже зубы дрожат.

Черт! Я так нервничала последний раз год назад.

И до этого всего пару раз приходилось.

В один из них шрамы эти на спине и заполучила.

А сегодня новые шрамы словила. В сердце.

Может, когда-нибудь, они меня тоже спасут от ошибки, как те, что на коже.

Домой залетаю в диком состоянии, надеясь, что Зуба нет.

И его реально нет, мне везет, для разнообразия.

Закрываюсь в ванной, раздеваюсь, набираю воду в ванну.

Смотрю на себя в зеркало.

Глаза дурные, бешеные. Губы натертые. Засос на шее. Отлично, Маша. Отлично просто. Молодец.

Погружаюсь в ванну, все еще ощущая, как меня потрясывает от напряжения, и лихорадочно продумываю, что дальше делать.

И есть два варианта. Один — правильный, второй — неправильный.

Почему мне хочется второй?