На левой стене китайский стиль перечислял «Девять радостей»:

СМЕЯТЬСЯ, ДРАТЬСЯ, НАБИВАТЬ ЖЕЛУДОК, ХВАСТАТЬСЯ, ЗАБЫВАТЬ, ПЕТЬ, МСТИТЬ, СПОРИТЬ, ОТДЫХАТЬ

Над входной тяжелой дубовой дверью вилась легкая шелковая лента с девизом: Помните, что вы скоро умрете.

Здесь же, в уютном углу, увитом искусственным плющом и бегониями, освещенный узким напольным светильником, изображавшим вонзенный в землю рыцарский меч, висел портрет МАСТЕРА.

Он заказал портрет в Риме. Художник не подвел. Он отлично скопировал черты лица с фотографий. Итак, теперь Мастер был с ним всегда. Он жил в этой комнате вот уже два года. И она ему нравилась.

Иначе и быть не могло, ибо эта комната являлась точной копией той, что век назад располагалась в красивом старинном доме на Литл-Колледж-стрит, позади Вестминстерского аббатства в Лондоне. Там не имелось только этого портрета. Потому что человек, на нем изображенный, проводивший в той комнате многие часы своей жизни, был тогда реален, спокоен, счастлив и знаменит. Он не нуждался в портретах. Ведь с фотографий пишут обычно портреты покойников.

В комнату без стука вошла женщина. Высокая, гибкая. Прямые черные волосы рассыпались по плечам, карие глаза под всегда полуопущенными веками влажно блестели, крупный породистый рот ярко накрашен — точно кровавая рана или причудливый оранжерейный цветок.

Он любил подобные сравнения: рот — рана — орхидея... А эта женщина... Эта женщина напоминала ему хлыст и Кармен одновременно. Если б он был художником, он написал бы ее в виде гибкого безжалостного хлыста из бычьей кожи, увенчанного на рукоятке ее прекрасной головкой.

— Уже приехали, — сказала она тихо. — Новое покрытие привезли. Три рулона. Ты сам выберешь, Игорь?

Он улыбнулся, чуть помедлил.

— Сам. Потом. Ты скажи, что мы берем все три рулона. И заплати им. Заплати им, Лели.

Она плавно повернулась и пошла вон из комнаты. Ее короткое и очень простое на вид черное платье плыло в пропитанном духами воздухе.

Лели... Сценическое имя — Клелия. Она сама его себе придумала еще там, в Риме, когда пела в маленьком русском кабачке на Пьяцца дель Донго. Он увидел ее там, когда, похоронив брата, поехал в свое первое путешествие.

Он прикрыл глаза, протянул руку и нажал кнопку магнитофона, стоявшего на полу под креслом. Запись на кассете звучала всегда одна и та же: Фредди Меркьюри. Великие хиты. Фредди — тот, кто понял бы его без глупых объяснений. Обаятельный и загадочный Фредди — словно принц в изгнании.

Группа «Queen» ничего не значила без Фредди, без его божественного голоса. С тех пор как он умер, мир опустел. Навсегда.

В комнате зазвучала «La Japanaise» — японская песенка-дуэт. Голоса Фредди Меркьюри и несравненной Монтсеррат Кабалье переполняли его сердце. Он вздохнул. Из мглы воспоминаний выплыло знакомое лицо.

Брат. Его старший брат, Василий Верховцев, ничего не смысливший ни в творчестве Мастера, ни в духах, ни в хорошей кухне, ни в театре. Но взамен у него имелось одно драгоценное качество: он умел делать деньги. Из всего делать: из металлолома, удобрений, «ножек Буша», бензина, финансовой нестабильности, воздуха.

В 1986 году он начинал в затхлой и грязной конторе по переработке вторсырья в Свиблове, а спустя всего восемь лет, к началу 1994 года, у него уже были собственные пароходы, акции, магазины, кирпичный завод, два особняка в Москве и на побережье Финского залива, вилла в Испании и солидный счет в швейцарском банке. Василий работал как вол, вкалывая по двадцать три часа в сутки.

Пока его младший брат искал свои собственные пути в искусстве и жизни, исследовал творчество Мастера, играл на любительской сцене, сопереживал и не сопереживал чужим страстям из зачитанных до дыр пьес, Василий становился одним из самых богатых людей России.

Младшего брата он тщетно пытался пристроить к какому-нибудь бизнесу. «Ты бы делом, что ли, занялся, Игоряша, — говаривал он в минуты их редких встреч. — Хочешь поруководить парфюмерной фирмой? Там нужны только твой лоск и наша фамилия. Остальное — забота менеджеров». Но младший брат отказывался: «Я люблю аромат духов. Меня абсолютно не интересует их стоимость. Мне больше нравится вдыхать, чем торговать ими».

Верховцев-старший только морщился, жеманство брата Игоря начинало действовать ему на нервы. Однако он терпел. Он любил брата и привык опекать его во всем. Их родители погибли в автокатастрофе, когда ему только-только исполнилось восемнадцать, а младшему, Игорю, двенадцать лет. И на долгие годы Василий заменил ему и отца и мать: кормил, одевал, давал возможность учиться. А сам работал, работал, работал, делая деньги из всего, что попадало в поле его зрения.

Как-то они сидели в этом самом доме, где сейчас на втором этаже помещалась комната, освещенная электрическим солнцем, смотрели на искусственный огонь в камине, и Верховцев-старший сказал:

— Игорь, через два месяца я женюсь.

— Да? — Младший брат мягко улыбнулся.

— Ты не хочешь спросить, на ком?

— Нет. Я хочу спросить: зачем?

— Затем, что мне нужен сын, который продолжит мое дело.

— А если родится дочь?

— Мне тридцать девять. Я могу с женщиной столько раз, сколько необходимо, чтобы у нее родился сын.

— Она будет у тебя вечно беременной, Васенька.

На этом их разговор окончился.

А через месяц, в феврале 1994 года, Василия Верховцева застрелили в подъезде дома его любовницы, которая уже шила себе свадебное платье, собираясь в самом скором времени стать его женой. Верховцев получил пять пуль: в живот, шею, грудь. Шестой, контрольный, выстрел сделали ему уже мертвому в голову.

Убийцу так и не нашли. Прокуратура почти год вела дело по заказному убийству, но никаких результатов не добилась. Игорь похоронил брата на Кунцевском кладбище и в самом скором времени вступил в права наследования его состоянием. Бизнес, пароходы, кирпичный завод его не интересовали, так же как и парфюмерная промышленность. Он быстро и легко уступил все права компаньонам брата на эти деловые детища Верховцева-старшего. Отступные составили очень крупную сумму. Он приплюсовал ее к тому счету в швейцарском банке.

Деньги ему в основном требовались на то, чтобы устроить свою жизнь так, как он уже давно этого хотел, как подсказывало ему его собственное воображение. Ведь как учил Мастер: богатство и воображение сочетаются лишь в том случае, когда богатство не нажито, а унаследовано...

Для начала он полностью перестроил особняк в Холодном переулке, некогда бывший офисом его брата. Ему нужен был просторный первый этаж, и он его вскоре получил. А второй... На втором его интересовала только комната Мастера. Декораторов и художников он туда не допускал. Все остальные помещения на этом этаже предназначались под жилые и служебные.

Затем он уехал в свое первое путешествие по Европе. Турфирма, куда он обратился, разработала для него индивидуальный маршрут. В переводчиках он не нуждался. В юности он закончил филологический факультет, его познания в английском и французском были даже выше, чем у обычного студента. Он любил эти языки, ведь на них говорил и писал Мастер.