Древляне, северяне, радимичи и вятичи, которые стали жить отдельно среди лесов темных, имеют обычаи дикие, подобно зверям. Питаются всякою нечистотою. В распрях и ссорах убивают друг друга. Не знают браков, основанных на взаимном согласии родителей и супругов, уводят или похищают девиц. Не ведают целомудрия, ни союзов брачных. Молодые люди обоего пола сходятся на игрища между селениями: без всяких обрядов соглашаются жить вместе. Поляне смирнее, кротки и тихи обычаем; стыдливость украшает их жен. Но они пугливы, готовы всякого терпеть над собой. Я не осуждаю их обычаи. Каждое племя вправе иметь закон, который они пожелают, какими бы они дурными нам ни казались. А у руссов свой порядок. У них в городе между собой не дерутся, законы имеют и соблюдают, а если кто тронет одного из них — все встают на его защиту. Дань они платят исправно. Это хорошо. Плохо только, что их князья и старшины отгораживаются от родства со своим народом. Похоже, в этом они берут пример с подлых ляхов. Но ляхи злы на нас, потому что старшими среди славянских племен стало словенское племя. А эти чего хотят? Пока не знаю. Покончим с разбойниками, займусь и руссами. Надо заставить их князей и старшин родниться со славянскими лучшими людьми.

Гостомысл смущенно проговорил:

— Понравился я ей... говорит, — сватов присылай через четыре года.

— А что? Это хорошая мысль! Возьмем тебе в жены твою варежку, — с серьезным видом сказал князь и улыбнулся.

Гостомысл почувствовал, как к щекам прилил легкий румянец.

— Так она совсем маленькая девчонка... И нахальная такая, — сказал Гостомысл.

Так ей через четыре года будет шестнадцать годков — красавицей станет. Умная девчонка — заранее себе жениха выбирает. А то, что нахальная, так это даже хорошо, интересы мужа бдить будет, — сказал князь и, лукаво улыбнувшись, спросил: — Она-то тебе нравится?

Гостомысл густо покраснел и пробормотал:

— Она какая-то другая.

— Конечно, другая. Так уж бог создал, что людей он поделил на две половины — мужчин и женщин. Женщины продолжают род, а мужчины живут ради обеспечения покоя и благополучия женщин. Без женщин не было бы мужчин, а без мужчин не было бы женщин. Поэтому в том, что девочка нравится мальчику, ничего постыдного нет, — проговорил князь.

— Не знаю. Кажется, нравится, — сказал Гостомысл.

— Кажется? — Князь Буревой положил тяжелую руку на плечо сына. — Ну, ладно. Четыре года надо еще прожить. А пока идем, посмотрим, как ладьи приготовили, а потом пир во дворе будет — перед войной дружине надо развлечься.

Гостомысл вздохнул:

— Не люблю я пиров, скучно на них.

— Все равно терпи, нравоучительно проговорил князь, — будь весел и приветлив: не давай знать, что тебе пир с дружиной в тягость, потому что в дружине твоя сила; а станет князь немил, так уйдут к другому князю. А на пиру вина не пей, только чуть-чуть пригубливай, чтобы быть умом трезвым, да примечать какие разговоры ведут дружинники, да нет ли у них недовольства в чем-либо князем. Дружинникам немного надо — был бы князь приветлив и заботлив, да делился законной долей добычи. Угоди дружине в малом — сторицей отдаст.

Подготовка кораблей в поход шла по обычному порядку.

На княжеской ладье места давно были распределены: с князем ходили самые верные и опытные.

И у гребцов тоже были свои места.

Каждый знал свое место, и никто не мог нарушить этот порядок. Поэтому погрузка шла быстро, никто не шатался по ладье без дела.

Князь Буревой неторопливо шел по причалу. Рядом с ним шел Гостомысл.

Гостомысл отметил, что на стругах шума и суеты было больше, — начальникам стругов приходилось спорить, распределяя места воинам на незнакомом судне.

— Чего это они ругаются? — спросил Гостомысл отца.

— Так воины хотят быть поближе к своему начальнику, чтобы быть у него на виду. А гребцы хотят сидеть рядом со своими друзьями, — сказал князь.

— Они подерутся, — сказал Гостомысл.

— Не подерутся. Не стоит вмешиваться в эти споры, — пусть сейчас разберутся, кто кому мил, в море некогда будет разбираться, — проговорил князь Буревой и остановился около большого корабля.

К нему тут же подошли Храбр и Стоум.

— Ладья почти готова, — начал докладывать Храбр, но его отвлек шум на ближайшем струге.

Двое гребцов с багровыми лицами, недовольные тем, что их посадили рядом, дружно нападали на начальника струга.

— Замолкните на струге! — крикнул Храбр и для весомости слов пригрозил: — Будете лаяться, прикажу всех на струге выпороть.

Пока в поход не вышли, воевода не имел власти над гребцами, но как только струг отчалит от берега, ситуация переменится. Сообразив это, недовольные сбавили голос. Теперь они ругались хриплым шепотом.

Храбр отвернулся.

— Князь, осталось коней погрузить, — закончил он доклад.

— Идем в море с конями? — с обычной язвительной усмешкой на губах спросил Стоум.

Князь Буревой его намек понял и сказал:

— Храбр, не будем брать коней. Зачем нам кони? С морскими разбойниками на земле воевать не придется, а по воде кони не бегают. Так что будут только мешаться.

— Хорошо! — сказал Храбр. — На освободившееся место я погружу дополнительно мешков с крупой.

— Зачем столько крупы? — удивленно спросил Гостомысл. — Мы же идем только на три дня.

— На всякий случай. Собираешься в поход на день — бери запасов на неделю, — сказал Храбр.

— Ладно. Но лучше стрел возьми побольше, — сказал князь Буревой.

Получив указания, Храбр ушел, и князь стал смотреть на воду. По воде, кружась в водоворотах, плыли какие-то щепки.

— Там идут дожди, и течение прибавилось, — сказал Стоум, кивнул головой куда-то в сторону.

— Это хороший знак? — спросил Гостомысл.

— Скоро настанет время убирать жито, — проговорил князь Буревой. — Лучше было бы, чтобы дожди прекратились.

— Под дождем жито может сгнить, — сказал Стоум.

— Если земледелец плохой, то да, — солидно сказал Гостомысл.

Стоум, взглянув на Гостомысла, проговорил:

— Князь. Мы не первый раз идем в поход, а у княжича до сих пор нет своей дружины.

Князь Буревой окинул взглядом сына. Взгляд был несколько удивленный, точно он увидел сына первый раз.

— Однако ты вырос, — сказал князь.

Гостомысл покраснел и сказал:

— Мне почти тринадцать лет.

В глазах князя появилось тоскливое выражение.

— Двенадцать пока... а я еще крепок, — сказал он.

Гостомысл насупился. Он подумал, что Стоум завел бесполезный разговор, потому что отцу не нравится, когда заходит речь о замене ему.