— Торстейн всегда любил Жаклин и всегда был рядом. Я даже подозреваю, что именно от него Жаклин родила Петру, а не от Свена, но не хочу Свена разочаровывать.

— О господи! — невольно прижала пальцы ко рту Линн. — А почему она считалась сумасшедшей?

— Линн, порфирия страшная болезнь, она не поражает вдруг, но, развиваясь, сильно уродует у человека все, в том числе и психику. Как ты полагаешь, это нормально — желать впиться в горло кому-то?

— Никогда не думала, что вампиризм реальная болезнь, а не выдумки фантастов.

Ларс поморщился.

— Ты не хочешь сменить тему?

Она кивнула в ответ даже с облегчением:

— Хочу. Но я заговорила о Петре неслучайно. Она позвонила и сообщила, что желает официального признания себя дочерью Жаклин.

— Зачем?!

Линн пересказала два своих телефонных разговора с Петрой.

— Зачем ей это?

— Ларс, она просто хочет так самоутвердиться. Нужно переписать все на нее и дать фамилию Юханссон. Понимаешь, всю жизнь считать себя изгоем, подкидышем, не иметь родителей и доказывать, пусть даже самой себе, что на что-то имеешь право…

— Кому ты это объясняешь? Я до сих пор доказываю Мартину, что я Юханссон по праву рождения, что имею на что-то право, даже на то, что мне вовсе не нужно, что я не подкидыш, не найденыш, не изгой в этой семье. С восьми лет кому-то доказываю, хотя мне это не нужно!

Линн хотелось крикнуть: так откажись! Но Ларс вдруг криво усмехнулся:

— А он доказывает мне.

— Он-то почему?

— Да потому, что именно Мартин не Юханссон по рождению, это его усыновили совсем маленьким. Когда мой отец влюбился и женился на моей матери — дочери простого швейцарского фермера, дед отлучил его от семьи, лишив наследства и вообще своего внимания. Но отец оказался крепким орешком, в деда. Тогда и усыновили Мартина, чтобы был наследник мужского пола. Мартин об этом ни помнить, ни знать не может, но нутром чувствует.

— А… потом?

— Что потом? Как я оказался в замке? Я тебе рассказывал.

— Я помню, когда при аварии погибли твои родители, тебя забрали в Стокгольм.

— Не сразу, через три года, мне шел восьмой, умерла бабушка, и швейцарскому деду сложно стало воспитывать меня, а этот вдруг вспомнил. Говорят, я очень похож на отца… Ладно, хватит обо мне. Я поговорю с Петрой…

— Ларс… — Линн немного замялась, не зная, как произнести то, о чем думала, — ты нравишься Петре. Учти это.

Взгляд мужа стал насмешливым.

— Ты ревнуешь? Она же знает тебя.

— Но на что-то надеется. Это очень больно, когда разбивают надежды.

Ларс усмехнулся:

— Уговорила, не буду разбивать надежды Петры.

— Лучше не поддерживай их.

— И поддерживать не буду. Линн, тебе не о чем беспокоиться.

— Я просто не хочу, чтобы она вынесла на всеобщее обозрение историю Жаклин, от этого никому лучше не будет, ни ей, ни тебе, ни Мартину…

— Хорошо, вернусь из Осло, поговорю.

— Ты надолго, а то ведь она может наделать глупостей за это время.

— На четыре дня. Но я позвоню, попрошу, чтобы ничего не предпринимала, пока не поговорим. Петра разумная девушка, обиженная на всех, но разумная. Ты будешь скучать в мое отсутствие?

— Ларс, как тебе не стыдно? Может, нам с Мари поехать с тобой?

— Не стоит, извини, дорогая, но мне будет немного не до вас, программа напряженная.

— Всегда так… — вздохнула Линн, но в голосе чувствовалось притворство.

— Я буду звонить сам.

— Когда ты улетаешь? Или поедешь?

— Завтра утром. И ты права — машиной, нужно заехать в Карлстад.

Линн только вздохнула. Дела его фонда требовали от Ларса постоянных разъездов по Европе. Конечно, благотворительность и забота о больных вроде Жаклин, у которых не все в порядке с душой, это замечательно, но она тосковала, оставаясь без мужа. Ничего, вот подрастет Мари еще немного, и они будут всюду ездить вместе, не отвертится.

Петра никогда не докладывала Флинту, куда и с кем пошла, не стала говорить и в этот раз. Да и вряд ли он заметил, что приемной дочери нет дома, девушка достаточно взрослая, чтобы ее не контролировать. Видно, появился кто-то вместо Адлера…

А у Петры странное свидание, знай, чем оно закончится, и близко бы не подошла.

Они встретились на Страндваген ближе к мосту Югордсбрунн.

— Петра, садись ко мне в машину. Поговорим где-нибудь в уютном местечке.

Машина повернула на Юргорден.

— Ты была в ресторанчике «Вилла Годсем»?

— Нет.

— Симпатичное место и кормят неплохо. Не «Операкаларен», конечно, но стиль строгий, английский, а кухня шведская, — повернулся к ней, серые глаза заискрились смехом. Сознался честно: — Просто у меня там катер рядом пришвартован.

Она молчала, не зная, о чем говорить.

— Мы сейчас сядем, и ты расскажешь о себе, договорились?

— Да.

Нелепо, за пять минут всего два слова — «да» и «нет».

В ресторане устроились на верхнем этаже. Кухня действительно хорошая, Петре, не привыкшей к изысканному меню (Аника никогда не готовила дома, они с Андреасом обедали на работе, а ужинали в ресторанах, сама Петра давно питалась в барах и кафе), было все равно, но девушка похвалила.

— Расскажи о себе, а потом я расскажу тебе о Юханссонах. Ты не торопишься?

— Нет, не тороплюсь.

— Свободная девушка?

— Флинта все равно сегодня нет дома. Его никогда не бывает, — зачем-то сообщила Петра, хотя вовсе не собиралась жаловаться на Андреаса. С чего бы тому сидеть дома?

— Ты хочешь официального признания, что ты Юханссон? Стоит ли?

Петра коротко рассказала о себе и в ответ услышала о Юханссонах много нелицеприятного, но относила это на тот счет, что никому из Юханссонов не нужна еще одна наследница большого состояния Жаклин.

— Линн предложила мне просто отдать свою часть наследства.

— Это много, даже после вычетов всех налогов останется очень много. И большая часть замка. Жаклин была самой богатой из Юханссонов. Ты примешь?

— Я хочу законно.

— Но законно получится меньше, Петра.

— Неважно сколько, я хочу, чтобы признали, что я Юханссон, — упрямо возразила девушка.

Они уже закончили обед и допивали кофе.

— Петра, ты была в замке?

— Нет, никогда.