Они действительно имели, кроме «Взломщиков», по «ли-метфорду» и «маузеру», основные винтовки англичан и буров, а также пистолеты «М-96», как написано в рекламе — «лучшее оружие для спортсменов и путешественников».

Хорошо тогда жилось «туристам». Вздумал постранствовать по миру — не нужно идти в агентство за путевкой и в ОВИР за паспортом, вместо этого — первым делом в оружейный магазин или к товарищу вроде лорда Джона Рокстона, который от щедрот снабдит тебя магазинкой с оптическим прицелом. И езжай хоть со станковым пулеметом через все границы, никто не удивится. Только в самых экзотических странах, вроде Андорры, могут ввозную пошлину попросить. Не заплатишь — и так пропустят, если докажешь необходимость.

Выслушав доклад «Иванова», Басманов подъехал к Девету.

— Через полчаса вы будете иметь возможность увидеть интересующие нас объекты. Мой разведчик советует для встречи отойти на пригодную для обороны позицию. Мы ее только что миновали. Разведчик и я сомневаемся, что ваши люди сохранят присутствие духа при встрече с врагом в чистом поле.

— Лично вы сомневаетесь? — В голосе генерала прозвучали агрессивные нотки.

— Минхер Христиан, я уже десятки раз говорил вам, Деларею, Кронье и самому президенту — мне ваши эмоции безразличны. Хотя бы вы в состоянии такое понять? Я не настоятель монастыря и не воспитатель евангелистской школы. Я помогаю людям, чье дело считаю справедливым. Но ни я, ни мои люди не собираемся заставлять вас делать то, чего вы делать не хотите. Если чудовища, несовместимые с вашей картиной мира, перебьют солдат, которых вы ведете, кое-кого сожрут, живыми или мертвыми, пожалуйста, не говорите, что в этом виноват я и мои офицеры, не сумевшие вас защитить и спасти. А прежде — убедить.

— Об этом не беспокойтесь. Мы благодарны всем, кто нам помогает, но свои проблемы позвольте нам самим и решать.

— Отлично, — в голосе Басманова прозвучало не совсем соответствующее моменту веселье. Что за беда? Товарищи по оружию очевидным образом полезли в бутылку. Как горцы какие-то, услышавшие поперек сказанное слово.

Теперь «будем посмотреть». С чистой совестью.

Он привстал на стременах. Голосом, легко перекрывавшим в былые времена беглый огонь батареи и звуки разрывов вражеских снарядов, скомандовал:

— В-взво-од, ко мне! Стать, спешиться. Коноводы — убрать лошадей. Остальным — залечь. К бою!

— Езжайте, господин генерал, — указал рукой вперед полковник. — Первое для вас прикрытие — мои разведчики. Второй рубеж — здесь. Третий — на ко́пье, занятых поручиком Оноли. Дальше уже Блюмфонтейн. Если вернетесь — поделитесь впечатлениями…

Девет, очевидно, готов был согласиться с Басмановым, если бы его слова не были настолько издевательски-оскорбительны. Тут, конечно, и сам Михаил не проявил некоторой деликатности и терпимости. Буры, даже самые умные и воспитанные из них, находились на другом уровне развития и в другой психологической нише. А он, тридцатидвухлетний офицер, с совершенно иным воспитанием и жизненным опытом, считал, что мягкости в объяснении задачи и предельной жесткости в требовании ее исполнения достаточно для любого военнослужащего.

Применительно к русскому солдату и офицеру такая позиция была верной, даже — единственно верной. Но здесь — не срабатывало. Не было в самых архетипичных слоях самосознания буров таких автоматически всплывающих максим: «Сам погибай, а товарища выручай», «На миру и смерть красна», «Или грудь в крестах, или голова в кустах», «Не мы первые, не мы последние», «Помирать — так с музыкой» и так далее и тому подобное. «Жизнь — копейка, а судьба — индейка», хотя Козьма Прутков в свое время спросил: «Не совсем понимаю, почему многие называют судьбу индейкою, а не какою-либо другой, более на судьбу похожею птицей?»

— Езжайте, — повторил он, закуривая папиросу. — Один наш мудрец интересно сказал: «Смерть для того поставлена в конце жизни, чтобы удобнее к ней приготовиться». Кое-какое время у вас еще есть.

Девет взглянул на него с откровенным недоумением, хлестнул лошадь плеткой и вынесся вперед, прокричав своим нечто на староголландском. Басманов не разобрал.

— Передохнем, братцы, — сказал он, спрыгивая с седла. — Только не здесь. Вон тот холмик мне больше нравится.

— Видал я дураков, господин полковник, — сплюнул Барабашов. — Точно так генерал Самсонов перед Танненбергом послал меня куда подальше, когда я привез ему сведения, что германская кавдивизия заняла Зенсбург, где только мы и могли соединиться с Ренненкампфом…[13]

«Господи, какая древность, — подумал Басманов. — Вернее — наоборот! А я ведь тоже начинал войну неподалеку».

Сам он ощущал себя, как один из мелких князей, во главе дружины двигающийся к берегу Калки в 1223 году, знавший от половецких сакмагонов[14], что навстречу идут два тумена Субэдэй-Багатура. Чем кончилась та история — в книжках написано.

Смелые были князья, отчаянные! Две-три сотни верных воинов при каждом. Все в кольчугах и бронях. Шлемы на брови надвинуты, длинный меч у бедра, копье упирается в стремя, червленый щит на левой руке, еще булава или клевец[15]к седлу приторочены. Лук с полусотней стрел в колчане за спиной. Сила!

Сила-то сила, но — против соседнего князька, или набега половецкой орды, хоть и в тысячу сабель. Вот и сейчас — в своем «войске» он уверен, а на самом деле — способно оно сдержать орду, или так и поляжет здесь, пусть и со славой?

— Ты возьми правее, вон на ту высотку, — сказал робот «Артем» «Аскольду». — А я — на эту.

До подхода врага оставалось двадцать минут. По их расчету.

Между холмами расстояние триста метров, правый выдвинут на семьдесят метров вперед по отношению к левому. Такого полигона специально не придумаешь. Сектора обстрела открываются изумительные.

Тем более эти носители флотских имен были абсолютно лишены того, что у людей называется «инстинкт самосохранения». Взамен — другое. Выполнить задание и вернуться, не допустив разрушения казенного организма. Ничего личного, только чувство долга и ответственности за вверенное имущество, каковым в данном случае считалось для относительно самостоятельного, взаимозаменяемого псевдомозга человекоподобное тело.

Пока вокруг не было людей (своих людей), они могли обходиться без звуковой речи, переговариваться в УКВ-диапазоне.

— Аскольд! Когда появится цель, начинаю я, с полутора километров из «Взломщика», — предложил «Артем». — Ты наблюдаешь за попаданиями и фиксируешь результат. Буду стрелять последовательно — в голову, в корпус, в нижние конечности. Когда расстояние сократится до восьмисот метров, работай ты. Из «маузера». Смотреть буду я. Не удержим до четырехсот — уходим. Согласен?