я тут всю ночь с ней делал. — Ты так крепко спала, — стараюсь снова не заржать, — но целовать тебя все равно было очень приятно.

— Нет! — топает ногой.

— Дааа, — тяну, облизывая губы. — Могу напомнить. Хочешь? Ты даже постонала немного в ответ. Тебе понравилось.

— Фу! Нет! Этого не может быть! Придурок! — подпрыгнув на месте, кошка пулей уносится из комнаты.

— Отличное утро, — довольный собой, сгребаю одну из подушек к себе поближе и намереваюсь поспать еще немного прямо так, поперек кошкиной кровати.

— Уйди отсюда, Платон, — в меня летит полотенце.

Поспал!

— Скажи, что это неправда. Я бы проснулась! — мечется по комнате.

— Необязательно, — подмигиваю ей. — Нагулялась вчера на свежем воздухе, в луже повалялась, вот и спала крепко.

— Я не валялась в луже, я в нее упала, — сопит Соня.

— Я все видел.

— Выйди, Платон, — просит, заламывая пальчики.

— С одним условием, — откидываю подушку в сторону и снова сажусь на кровати. — Ты приготовишь мне завтрак.

— Так его же готовит повар, — напоминает мне.

— А я хочу, чтобы приготовила ты. И заметь, пока даже не прошу поднять его в мою спальню. Но еще три секунды и… мы повторим вчерашнее.

— Ладно, я согласна, — выдыхает.

— И что? Даже не спросишь, что я хочу съесть? — продолжаю играться.

Нравится мне, как Соня кусает от волнения свои розовые губки и заламывает пальчики.

— Что ты хочешь на завтрак? — повторяет за мной.

— Яйцо — пашот, блинчики с медом, — загибаю пальцы, — и черный кофе.

— Да я не успею все это приготовить, нам же на занятия! И это яйцо не умею, — признается.

— Не мои проблемы. А если не хочешь опоздать, поторопись, — встаю с кровати, подхожу к ней максимально близко. — Когда тебя не тошнит, целоваться с тобой очень даже приятно, — выдыхаю прямо в ее влажные, искусанные губы. — Жду свой завтрак, — сваливаю, а то она и правда не успеет.

Принимаю душ, переодеваюсь в форму лицея, спускаюсь в столовую. Отца уже нет. Гордей смотрит на меня с любопытством. Из кухни появляется София, ставит передо мной поднос. На нем тарелка с обычным яйцом, сваренным вкрутую и бутерброды с джемом.

— Это что? — недовольно кривлюсь.

— Вот это, — тыкает пальчиком в яйцо, — пашот, а это, — показывает на бутерброды, — мой вариант блинчиков, — улыбается кошка. — Приятного аппетита.

— Ты отвратительно готовишь, — отодвигаю поднос подальше.

Старший брат давится смехом, стараясь быстрее проглотить свою еду.

— Я ведь сказала, что не умею, — пожимает плечами эта осмелевшая зараза. — Извини, мне пора собираться на учебу.

— Кажется, тебя опять сделали, — издевается Гордей. — Сдаешь на глазах, братишка, — обходит стол, — влюбленность, она такая, — тихо говорит мне на ухо, — хочешь — не хочешь, начинаешь уступать.

— Ты куда-то шел? — скидываю его руку с плеча. Кивает. — Вот и вали! Гордый, — одумываюсь в последний момент. Надо же, чтобы он меня прикрыл, — меня не будет сегодня ночью.

— Меня тоже, но я тебя понял. Прикрою, если отец будет звонить. Уверен, что оно тебе надо?

— Не задавай дебильных вопросов, брат, — прошу его.

— Да я то чего? Я не лезу, — поднимает руки и выставляет их перед собой. — Сам разберешься.

Глава 16. Влюбленность = приятно?

Платон

После психологии мозг кипит так, что голову хочется засунуть в морозилку. Сегодня говорили о самоутверждении себя как личности. Старая тема, нас уже который год по ней гоняют, просто расширяя ее изнутри в силу взросления.

Припомнили нам наш с парнями прошлогодний марафон, как яркий пример неправильного самоутверждения — попытки доказать, что мы чего-то стоим крайне сомнительным, местами унизительным для окружающих способом. На нем и разбирали все от гормонального бардака в наших головах до нехватки внимания со стороны семьи.

В итоге потухли практически все. Конечно, никаких имен, все в пределах профессиональной этики, все в общем и про всех сразу, но каждый примерил на себя. Это правда ведь. Мы самоутверждаемся за счет более слабых ради конфликта. Будет конфликт, нас заметят.

Долбанные мазохисты!

За конфликт можно огрести. Здесь у каждого второго репутация семьи и прочие ценности, которые необходимо лелеять. Зато родаки придут на тебя поорать, а ты получишь хоть какую-то порцию их внимания. Что — то из серии: «Вау, они еще помнят, что я есть!»

Переваривать такое всегда больно. Мне, как человеку, который вообще не понимает, на кой хрен его оставили в семье, раз так ненавидят, эта тема особенно взрывает мозг.

— Калужский, — психолог окрикивает в коридоре. — Платон, да подожди ты, — догоняет, берет под руку.

— Слушаю вас.

— Придешь сегодня на индивидуальное?

— Нет, — качаю головой.

— Совсем перестал ходить. Почему?

Резко останавливаюсь, разворачиваюсь к преподавателю лицом. В меня кто-то врезается плечом, быстро извиняется и сваливает.

— Зачем? Эти занятия не помогают мне больше. Я закончу учебу, уеду учиться и конфликт с отцом схлопнется сам собой. Мы больше не будем раздражителями друг для друга.

— В вашем доме появился новый жилец, — мягко улыбается психолог. — Как ты ладишь с Софией?

— Мы будем обсуждать это здесь? — усмехаюсь в ответ.

— Нет, конечно. После уроков жду тебя у себя. Там и поговорим. Поверь, нам есть что обсудить.

— Напомните мне в очередной раз, какой я муд… придурок? — быстро исправляюсь.

— Ни в коем случае. Мы поговорим с тобой о приятном, — она дружелюбно гладит меня по руке.

— О сексе? — дергаю бровью. — Я чего-то не знаю?

— Платон, — шутливо грозит пальцем психолог. — Если хочешь, можем поговорить и об этом, но я бы хотела обсудить с тобой тему влюбленности.

— Это, по — вашему, приятно?

— Вот ты мне и расскажешь, — подмигивает она. — Не опаздывай, пожалуйста. Наши с тобой встречи с сегодняшнего дня на контроле директора.

— С чего вдруг? — удивленно клацаю зубами.

— Придешь, расскажу. Беги, — смотрит на изящные часики на своей руке, — ты еще успеешь перекусить.

Зашибись! Папа постарался, сто процентов! Вот вообще