Джинни радостно улыбнулась и выбежала за дверь. Спустя несколько секунд послышались ее быстрые шаги по лестнице – она спешила к себе.

На кухне на некоторое время воцарилось молчание, но Тэсс его нарушила:

– Знаешь, в прошлом я бы не разрешила Джинни играть в помощника плотника. Это не подходит для воспитания маленькой леди. Представляю, что бы сказала моя мать, если бы я напросилась помогать плотнику. – Она грустно рассмеялась. – Да я даже не посмела бы заикнуться об этом. Но сейчас я думаю, что нет большого греха в том, что женщина расцарапает себе руки или набьет мозоли. – Она взглянула на свои изящные пальцы. – Я с трудом узнаю свои руки. Я помню, как когда-то я постоянно пользовалась лосьоном, различными кремами, чтобы сохранить их мягкость и красоту. Я никогда не выходила на солнце без перчаток, и если забывала их надеть и у меня выступали веснушки, то я накладывала огуречную маску, чтобы избавиться от них. – Она покачала головой и с грустью сказала: – Сейчас все так изменилось.

– Да, – согласился Гидеон. – Мне жаль, что вы вынуждены были страдать.

– Но в этом нет ничьей вины. И я ни о чем не жалею, скорее, наоборот. Произошло… я не знаю, освобождение, что ли. Теперь мне абсолютно все равно, появятся у меня веснушки или нет. Свое время я теперь трачу на другое. Ко всему прочему я перестала скучать – заботы не дают…

Гидеон хотел сказать, что он будет заботиться о ней, что он сделает так, что у нее не будет больше огорчений, что ей не придется страдать. Он хотел сгрести ее в охапку своими сильными руками, убаюкать ее, укрыть от этого жестокого мира…

И еще ему страстно хотелось поцеловать Тэсс, и не только. Он хотел ее, хотел так, что никакие соображения чести, долга, верности семье не могли заставить его не думать об этом. Это была страсть, и она будет присутствовать всегда, вместе с его любовью.

Иногда он думал, что будет лучше, если он перестанет навещать этот дом. Лучше в том отношении, что он навсегда откажется от Тэсс. Тогда со временем, может быть, его боль и тоска по ней притупятся, его желание ослабнет, а любовь умрет. Но Гидеон понимал, что жизнь его потеряет смысл, если он не увидит больше Тэсс и не сможет о ней заботиться. И не важно, что она никогда не будет принадлежать ему, не сможет полюбить его – ничто не могло сравниться с несчастьем остаться без нее.

– Я готова! – Джинни вбежала на кухню.

Гидеон не мог не улыбнуться, увидев девочку в стареньком, поношенном платье, которое было ей слишком коротко. На платье сохранились следы переделки, но это ни капельки не уменьшало ее энтузиазма. Она походила на сорванца и была счастлива этим.

– Что ж, тогда пойдем, – Гидеон взял Джинни за руку.

– Вы очень хорошо смотритесь вдвоем, – улыбаясь, сказала Тэсс.

Гидеон рассмеялся ей в ответ, но на сердце у него было тяжело. Он думал о тем, что отдал бы все на свете за то, чтобы эта девочка стала его дочерью, а эта женщина – его женой, чтобы это была его семья. Пустые мечты. Даже теперь, когда Шелби лежал в могиле, Тэсс и Джинни оставались семьей его брата, а он при них только помощник.

Мэгги и ее мать прохаживались между торговыми рядами, энергично прицениваясь к товарам. Уиллу и Ти давно наскучило это занятие, и они решили поболтаться по главной улице. А для женщин это было развлечением, несмотря на отсутствие лишних денег и возможности сделать покупку. Пока шла война, товаров в магазинах не было, и теперешнее относительное их изобилие радовало глаз. К тому же у Мэгги и Жо была возможность поболтать с городскими жителями, которых они редко видели.

В тот момент, когда они рассматривали разложенный на прилавке набивной ситец, зазвенел колокольчик, и в открывшуюся дверь вошел Бентон Конвей, лысеющий мужчина средних лет, чья дорогая, отлично пошитая одежда не скрывала его торчащий живот. У него было полное лицо, крупный нос и маленькие, почти бесцветные глазки. Он шагал с нарочитой надменностью, не глядя по сторонам, как будто знал, что все преграды на его пути будут почтительно исчезать.

Рядом с ним шла его дочь Розмари, миловидная, стройная девушка с каштановыми волосами. Ее глаза прятались за парой очков в металлической оправе.

Розмари казалась совершенно незаметной рядом с третьим членом группы, ошеломительной красавицей с рыжими волосами. У нее были глаза яркого небесно-голубого цвета, безупречная фигура и нежное лицо с правильными чертами. Она была одета в модное голубое платье, не похожее на скромные наряды остальных женщин. Дорогая материя, из которой было сшито ее платье, элегантная шляпка, ридикюль и перчатки, туфельки из мягкой кожи, – все свидетельствовало о богатстве и хорошем вкусе этой женщины. Это была вторая жена Бентона Конвея, Линнет. Когда-то она была помолвлена с Хантером, братом Мэгги.

Увидев семью Конвея, Жо поджала губы, но ничего не сказала. Она была не из тех, кто выставляет семейные проблемы напоказ. Однако Мэгги знала, что никого ее мать не презирает так сильно, как эту пару.

Когда-то Жо очень любила Линнет: девушка очень подходила Хантеру и казалась именно той, с кем он мог бы быть счастлив. Однако, когда по ошибке Хантер был объявлен убитым, Линнет вышла замуж за Конвея с такой поспешностью, что, по мнению окружающих, бросила этим поступком тень не только на свою любовь, но и на себя как человека. Когда Хантер вернулся, он был настолько потрясен, что, казалось, никогда не оправится от удара. Он оставил дом и отправился на запад. Жо никогда не смогла бы простить Бентона и Линнет за боль, которую они причинили ее семье.

Впрочем, семья Тиреллов была не единственной в Пайн-Крике, которая недолюбливала Конвеев. Бентон был представителем группы южан, которых насмешливо называли «скалавагами».[1]После войны они подружились с «саквояжниками» – янки, которые хлынули на юг в поисках легкой наживы. Конвей нажился на послевоенной разрухе, но уважение земляков потерял начисто. Единственное, что ценилось в этих краях, – преданность Арканзасу. Но в самом штате обстановка тоже была далеко не безмятежная. Одни считали, что жить обособленно нельзя, а надо налаживать связи с Севером, другие яростно противились этому. Конвей принадлежал к первой группе. Последующая война окончательно расколола людей. Те, кто подобно Бентону Конвею повернулись спиной к своему народу, были презираемы как предатели.

Увидев миссис Тирелл и Мэгги, Конвей остановился и улыбнулся:

– Добрый день, миссис Тирелл, миссис Уиткомб. Рад видеть вас.

Мэгги холодно посмотрела на него, а Жо коротко кивнула и жеманно произнесла:

– Мистер Конвей, миссис Конвей, – ее глаза напряженно скользнули по Линнет, но она заставила себя улыбнуться дочери Бентона: – Привет, Розмари.

– Добрый день, миссис Тирелл. – Розмари, скромная, застенчивая девушка, походила, скорее, на испуганного кролика.