Я замолкаю, когда замечаю в его взгляде неприкрытую иронию, и изгибаю в ответ бровь — что?

— У меня аллергия на подобного рода потаскушек, — коротко произносит Смоленский, — это плохая замена.

— Сестра твоей бывшей жены, которую ты назвал сумасшедшей — тоже. Пожалей свою невесту. Она нервничает, потому что знает, кто я.

— По поводу Дарины можешь не переживать.

Да? Я чувствую, как у меня дергается уголок губ. Я-то не обязана переживать за беременную девчонку, а вот Смоленскому, который является ее мужем, стоило бы. Для нормального человека он крайне наплевательски относится к здоровью будущего наследника или наследницы. Нервы матери плохо сказываются на развитии ребенка.

Черт. У меня до сих пор сжимается в страхе сердце, когда я думаю о том, что он мог случайно узнать про Майю. Я сильно надеюсь, что его уже не интересует судьба бывшей жены, и после нашего разговора он больше не станет дергать прошлое за ниточки. Какой ему интерес в этом?… Об Але, если он не врет, у него остались только самые плохие воспоминания — измена, развод… я встряхиваю волосами, отгоняя навязчивые мысли. Я не хотела с ним оставаться. Но, если в перспективе я смогу узнать чуть больше о том, что случилось тогда и не мучаться вопросами, которые гоняла в голове долгие годы перед сном…

Мало ли, кто проболтается случайно. Обозленная Дарина, например. Знакомые Смоленского. Он сам… у меня будет целая неделя. К тому же, если вдруг у него появятся вопросы касательно судьбы Али после развода — я смогу ему соврать, и уберечь Майю от его внимания, потому что буду рядом.

Нет. Нет. Саша, нет. Что, если он лжет мне и опасен? Сложно доверять человеку, у которого так срывает крышу, а он еще смеет что-то говорить о чьем-то сумасшествии. Особенно, после той сцены, когда он спрашивал меня, почему мы так с Алей похожи, не желая отпускать и слишком откровенно прикасаясь для без пяти минут женатого человека. Мы знакомы всего день. А впереди целая неделя — кто знает, что может за это время случиться?

— Смоленский… — начинаю я, а он перебивает меня.

— Кирилл.

Я едва сдерживаюсь, чтобы не поморщиться в ответ. Хотелось бы оставить между нами некую дистанцию. Чем дальше — тем лучше.

— У тебя есть возможность нанять любую девушку, — продолжаю я, опустив обращение, — я — почти копия твоей бывшей жены. Мы близняшки. Какой тебе интерес держать даже один день рядом с собой кого-то, настолько напоминающего женщину, которая причинила тебе столько неприятностей?

Он чуть наклоняется ко мне, чтобы заглянуть в лицо — с его ростом и на таком близком расстоянии он вынужден был смотреть мне в макушку, и я отшатываюсь.

Пошел-ка ты подальше, Смоленский.

— Ты мне подходишь. Твое присутствие не раздражает. И да, главная причина моего желания оставить именно тебя — в том, что ты похожа на мою бывшую жену. — произносит он, и я, не сдержавшись, все же морщу нос. Ну обалдеть теперь. Я знаю, что у богатых свои понятия о морали, но не могу смириться с тем, что этот хочет поностальгировать о прошлой женщине, будучи в новых отношениях. Мазохист и говнюк.

— Жаль. Я не уверена, что буду в безопасности рядом с тобой, — я обвожу рукой ванную, осколки на полу и капли крови, как бы показывая, о чем говорю, — Я откажусь, извини. Можешь пытаться задержать меня, но учти, что я найду способ смыться, даже если у Кати будут проблемы. Я не нуждаюсь в деньгах.

— Я тебе заплачу хорошо, Саша.

— Я же говорю — не нуждаюсь. Хочу уйти домой живой и невредимой, но не уверена, что получится.

— То, что тут произошло, тебя никак не затронет, — резко отвечает Смоленский, заставив меня напрячься, — ты ведь в курсе, что бывает, когда теряешь близких людей, да, Саша? Какой была твоя реакция? Сегодня я узнал, что моего отца пытались убить, и я знаю человека, который это сделал. Оставаться спокойным было сложно.

Он отходит от меня, оставив пялиться на разгром на полу.

— У тебя есть десять минут, чтобы все обдумать, — произносит он напоследок, — можешь смыться, но учти: если я что-то хочу — я это получаю. Ты и твоя подруга, или кто она тебе там?… Пожалеете об этом решении.

Он уходит, не закрыв за собой дверь. Я в ярости пинаю осколки на полу, а потом с тихим шипением давлю самый большой из них, наслаждаясь хрустом и выплескивая злость.

Когда Аля умерла, я плакала и колотила подушку, а не громила дом!

Все-таки, ты ублюдок, Кирилл. Избалованный и деспотичный.

Чувствую, что я еще не раз прокляну эту неделю, если сегодняшний день я могу назвать максимально гребучим деньком.

* * *

«Я в командировке задержусь на неделю. Присылай мне фотки Майи, пожалуйста» — пишу я матери и тут же отключаю уведомления мессенджера от греха подальше, чтобы не всплывали на главном экране. Потом падаю спиной на кровать, раскинув руки, как морская звезда и позволяю себе пару минут расслабиться.

Что ж… Катю я предупредила о том, что она может не дергаться. На все ее ошалелые вопросы с кучей восклицательных знаков ответила без подробностей — да, буду неделю скакать вокруг Смоленского, изображая из себя просто душечку, умничку и лапочку, да, попала, потом расскажу все.

Голосовые ее я проигнорировала, потому что сил не было слушать охи и вздохи. Мне и так дерьмово. От перспективы неделю отираться со Смоленским и от того, что он сказал про Алю. Я еще не уложила все в голове. Как человек в прошлом истеричный и заводящийся с полпинка, я предпочитаю откладывать все плохие мысли на «потом», когда остыну и смогу их разложить по полочкам.

Честно говоря, я думала, что больше никогда не столкнусь с ситуацией, где мне придется опять пресмыкаться перед мужчиной, тем более подобного рода мужчиной — не для этого я свой бизнес открывала и не спала ночами. Но жизнь решила меня немного спустить с небес на землю.

— Соберись, тряпка, — говорю я в потолок, — всего неделя. Потом снова сходишь к своему психотерапевту.

Она уже, наверное, по мне соскучилась. Даже если не по мне, то по той сумме, которую я оставляла за каждый сеанс.

Я поднимаюсь с кровати, переодеваюсь в брюки и топ с открытыми плечами, а потом выхожу из комнаты.

Смоленского я нахожу внизу. Разложив на столике бутылочки, он обрабатывает раны с совершенно непроницаемым лицом. Меня подмывает испортить ему настроение и спросить — не сидит ли он до сих пор на антидепрессантах или каких-нибудь нейролептиках, потому что мне подобное каменное хлебало получается сделать только когда я сплю.

— Хорошо, я продолжу работать, — сообщаю я ему, спустившись вниз, — выбора мне ты не оставил.

— Выбор у тебя был, Саша, — из-за того, что тон Смоленского звучит слишком спокойно, когда он выдает эту ложь, я начинаю снова заводиться. Мой маленький истеричный вулканчик внутри делает громкое «пуффф».

— Да ладно? — я изгибаю бровь, — выбор между «я устрою вам проблемы» и «ты останешься со мной»?