Элизабет показалось, что ее ударили в живот. Ощущение было весьма похожим. В довершение руки и ноги стали ватными, она перестала чувствовать вес собственного тела, лишившись воли и сил к сопротивлению.

— Соседям абсолютно не о чем сплетничать, — с трудом выдавила она.

— Вы делаете все для того, чтобы сохранить дистанцию!

— Вы меня в этом обвиняете?

— Обвиняю?

Рэндольф сдвинул брови, очевидно, подыскивая верное определение тому, что чувствовал.

— Я бы не стал использовать это слово, — сказал он наконец. — Я просто считаю, что с вашей стороны глупо менять свои маршруты лишь для того, чтобы избегать меня.

Элизабет ничего не оставалось, как вести открытую игру. Он ее раскусил. Если она начнет оправдываться, то будет выглядеть еще глупее.

— Я понимаю, почему вы выбрали такую тактику, — мягко продолжал он, — вам надо беречь репутацию. Люди только и ждут, чтобы вы поскользнулись, чтобы можно было назвать вас безответственной матерью, ждут от вас каких-то скандальных поступков.

— Да, принято считать, что молодые вдовы…

— Испытывают сексуальный голод, — без обиняков закончил за нее Рэндольф. — А я холостяк, живу один. Одно это уже ставит меня в ряд подозреваемых. Так что, если вы даже зашли ко мне за чем-то совершенно невинным — за стаканом сахара, например, — сплетники уже решат, что мы успели все быстренько обделать на кухонном столе.

Тед, усмехнувшись, продолжил:

— В быстрых сеансах секса есть своя прелесть, но лично я их не люблю. Это все равно что одним махом выпить бутылку хорошего вина. Вы не можете оценить вкус, потому что вас мучает жажда. Но вино пьют ради букета, а жажду утоляют водой. — Его горячий взгляд был обращен на рот Элизабет. — Некоторые вещи надо смаковать, растягивая удовольствие.

Элизабет уже не могла произнести ни слова, едва ли она была в состоянии даже думать. Сердце, однако, трудилось на славу — билось с такой яростью, что грозило выпрыгнуть из груди.

— Вы дрожите… — Он дотронулся до ее руки возле плеча, там, где кожа покрылась мурашками.

— Я замерзла. Надо было накинуть свитер.

— Пойдемте, я вас провожу.

— В этом нет необходимости.

— Это мне решать.

Оба были упрямы, но капитулировать пришлось все же Элизабет. Она не выключила на кухне свет, и, когда они шли через темный газон, Элизабет невольно подумала о том, что жизнь ее видна как на ладони. Она редко закрывала жалюзи, потому что любила солнечный свет, а вечером просто забывала о них.

Смотрит ли на нее Тед со своей застекленной веранды? Пожалуй, придется взять это на заметку и никогда не появляться на кухне растрепанной и в неглиже. А то ему больше не понадобятся журналы с девочками.

— Поблагодарила ли я вас за то, что вы постригли изгородь с моей стороны? — спросила она, вспомнив, что обязана ему избавлением от тяжелой работы.

— Вы заметили?

— Конечно, спасибо. Как щенки?

— Благоденствуют.

— Хорошо.

Они уже дошли до ее дома, и она могла положить конец этой идиотской беседе.

— Во сколько в субботу? — спросил Тед.

— По-моему, дети сказали в семь, если я не ошибаюсь.

— Да, в семь. Я помню. Я вас отвезу.

Она хотела возразить, но что-то в решительной линии его поджатых губ и подбородка не дало ей затеять спор.

— Хорошо, Тед. До свидания.

— Элизабет… — Он схватил ее за руку, не дав ускользнуть за стеклянную дверь.

— Да?

— Они зажили?

Тед провел большим пальцем по внутренней стороне ее ладони. Его прикосновение было легким и нежным, словно касание перышка, но его с тем же успехом можно было сравнить с электрошоком.

— Мои руки? Да, они окончательно зажили.

Словно сомневаясь, Тед поднес ее руку к своему лицу и внимательно посмотрел на ладонь.

— Если я вам когда-нибудь понадоблюсь, для чего угодно, — заходите. К черту соседей и то, что они подумают!

Сказав это, он поднял взгляд, и у Элизабет перехватило дыхание. Еще до того как она успела прийти в себя, чтобы ответить, Тед отпустил ее руку и исчез в темноте.

Незнакомец появился из мрака, как порождение тьмы. Он материализовался в человеческом облике и предстал предо мной: высокий, с могучими плечами и узкими бедрами.

Я не видела его лица в темноте, но чувствовала, какое оно. И может быть, оттого, что я его узнала, это внезапное появление не показалось мне пугающим. Возбуждающим — да, волнующим — конечно, запретным — без сомнений; но не пугающим.

Он ничего не говорил, и я молчала. Слова были не нужны. Мы знали, чего ждем друг от друга. В темноте мы могли давать и получать, не ведая запретов. Нас ничто не сдерживало. Главной целью было наслаждение. По сравнению с этой неизбывной жаждой ничто не имело значения: ни личности, ни имена, ни прошлое, ни будущее — только настоящее, где царствовала страсть, которая, как мы знали, будет утолена, к нашему обоюдному удовлетворению.

Он протянул руку и дотронулся до моих волос. Медленно достал из прически ту единственную шпильку, на которой чудом держался весь узел. Шелковистые пряди роскошной волной рассыпались по плечам. Он медлил, пропуская их сквозь пальцы. Я знала, что доставляю ему удовольствие, и хотя черты его лица по-прежнему скрывала темнота, я знала, что он улыбается.

Я прикоснулась к его груди. Странно, но мне не было стыдно. В королевстве темной бархатной ночи не осталось места робости. Дерзость поощрялась — никто не увидит, никто не узнает. Темнота была нашим другом. Она укрывала все своим плащом, стирая границы дозволенного. Здесь ни от кого не требовали отчета, здесь не довлели догмы, не существовало морали, обязанностей. Все служило одной цели — удовлетворению любой прихоти, похоти, воплощению самой сокровенной тайной мечты.

Я сжала пальцы, чувствуя, как ему приятна моя ласка. Вначале на нем была рубашка, но стоило мне лишь подумать о ней, как она исчезла.

Медленно, не торопясь, я перебирала курчавые волосы, покрывавшие его грудь. Его соски были твердыми и выступающими, как маленькие камушки. Я наклонилась и лизнула один из них. Он застонал от наслаждения.

Он сжал мое лицо в ладонях и приподнял его, затем провел по моим влажным губам большими пальцами рук, раздвинув губы, коснулся ими моих зубов. Я тихонько укусила его.

Руки его скользнули по моей шее, затем двинулись к ключицам, груди. Он накрыл мою грудь ладонями и стал нежно сжимать ее, лаская соски.

Наши губы слились в яростном поцелуе. Его язык сплетался с моим. Он грубо прижал меня к стене, появившейся невесть откуда: раньше ее тут не было. Он с трудом сдерживал желание. Его страсть возбуждала меня, заставляя вздрагивать от вожделения.