— Верно, праведный! — Мужик за спиной Людомилы громко сглотнул.

— Так веди же боярышню на конюшню, брат мой! — воскликнул еретик. — Да привяжи ее там, как ты умеешь. Но не трогай. Ни сам, ни братья прежде меня ее чтоб не касались! — добавил он строго. — Великая скверна в теле сем, и один лишь я могу ее на себя принять, не искусившись.

— Только посмей, еретик... — бледнея, проговорила Людомила.

— Я убью тебя, пес! — прохрипел Пчёлко, но от слабости — совсем тихо и не страшно.

— Грозись, грозись, — «праведный» захихикал. — Братья мои уж кол для тебя вострят. С кола-то зычней грозить будешь.

Людомилу поволокли к конюшне. В одиночку Педрису это оказалось не по силам — Людомила сопротивлялась отчаянно. Пришлось кликнуть помощников. Кучей — справились. Притащили со двора широкую скамью. Опрокинули на нее боярышню, привязали ремнями от упряжи. Когда вязали, ругали ее, плевались, словом, делали вид, что ничего, кроме омерзения, не вызывает у них полунагая девушка. Но жадно шарившие по ее телу руки еретиков и оттопыривающиеся спереди портки говорили о другом.

Однако нарушить приказ старшего еретики не посмели. Привязали и ушли.

А недолгое время спустя в конюшню заявился «праведный».

«Зачистка»

Духарев въехал на пригорок и увидел Межич: кучку хаток, до которых оставалось километра полтора. Уже отсюда было видно, что село чистое, не сожженное. И угодья вокруг — тоже в порядке. Не затронула война Межич, что не может не радовать. Усадьбы отсюда не видать, но можно надеяться, что и она в порядке.

— Может, дозор послать, батька? — предложил Велим, увидев, что воевода замешкался.

— Без надобности, — качнул головой Духарев. — Ныне все булгарские вои по замкам попрятались, а в здешнем господарстве замка нет. Его покойный кесарь разрушил.

— Кесарь? Зачем? — заинтересовался любознательный Йонах.

— Боярин здешний в мятеже против него участвовал, вот зачем, — ответил Духарев, вспомнив рассказ Момчила-Мышаты.

— Ну так убил бы боярина. А замок зачем рушить? Отдал бы кому-нибудь из верных!

— Тебя не спросили! — фыркнул Велим.

— Так глупо же! — воскликнул Йонах. — Сейчас бы крепость была, пригодилась бы!

— Ну да, — усмехнулся Велим. — Не с кем было хакану булгарскому посоветоваться. Не родился тогда еще хузарин Йонах. А то б непременно за тобой послал: не подскажешь ли, Йонашек, как мне царством управлять, а то я не ведаю.

— И подсказал бы! — запальчиво объявил Йонах. — Может, тогда б он Булгарией правил, а не на смертном одре лежал!

Теперь засмеялся не только Велим, но и все, кто слышал, включая и Духарева.

— Слышь, батько, а может, все-таки послать дозор? — снова предложил Велим.

Духарев поглядел на своего сотника: вид у того был озабоченный.

— Что тебе не нравится? — спросил воевода.

— На поля глянь, что видишь?

Духарев посмотрел.

— Вижу: хороший урожай будет, если ратники не стопчут, — сказал он.

— Не о том я. Смердов на полях нет. И виноградник справа — там тоже никого. Не нравится мне это. Вдруг засада?

Духарев задумался. В словах сотника был резон. Духарев пожалел, что взял с собой только два десятка гридней. Не хотелось лишнего внимания привлекать...

— Посылай, — разрешил он. — Пусть разведают. И в сельцо, и в усадьбу. Усадьба вон там, в четверти поприща.

Дозор вернулся быстро.

— Нету там воев, — доложил старший. — Гульба у них там.

— Какая еще гульба? — удивился Духарев.

— Похоже, Волоха чествуют. Бабы там с мужиками... Мужики в личинах... Ну, как у нас на капищах.

— Волоха? — вот теперь Духарев действительно удивился. В отличие от киевских языческих земель Булгария была почти сплошь христианской. А уж покойный кесарь — вообще святоша был, каких поискать. Трудно поверить, что под боком у столицы смердам позволено устраивать языческие игрища. Хотя с поправкой на войну...

— Сам видел? — строго спросил воевода.

— Сам, — кивнул гридень. — Мы к ним шагов на сто подобрались. Смердов голых в личиках видели, а воев с оружием — нет.

«Может, все-таки — ловушка? — подумал Духарев. — Спрятать в домах ратников, а смердов заставить праздник изображать — для притупления бдительности... Нет, маловероятно. Это ведь надо заранее знать, что воевода киевский Серегей с малой дружиной в Межич приедет. Хотя... В жизни всякое бывает».

— Сделаем так, — решил он. — Подъедем поближе, потом спешимся, подберемся тихонько да и поглядим, что там за игрища.

Так и сделали. Подъехали скрытно, коней оставили в рощице. Подозрения Духарева по мере приближения к деревеньке всё росли, поскольку русам так и не встретилось ни одной живой души. И даже коровы, пасшиеся на лугу, щипали травку сами по себе, без пастуха...

— Вон смотри, батька, каков игрун... — шепнул Велим, подтолкнув воеводу.

Игрун и впрямь был колоритен: голый, «удилище» торчком, патлы — торчком, на морде — кожаный намордник, из-под которого борода — тоже торчком. Игрун пристроился к плетню, пустил струю... Гуманный Велим дал ему возможность справить нужду, а потом аккуратно взял за горло и уложил пузом на травку. Игрун трепыхнулся было, но ощутил бодрящее прикосновение железа и притих.

— Глянь, батька, какие знатные письмена, — варяг показал на спину пленника.

«Письмена», точно, были знатные. Эдак с полгода назад кто-то весьма качественно обработал мужицкую спину кнутом.

— Личико ему открой, — велел Духарев.

Под маской обнаружилась испуганная рожа типичного булгарского смерда.

— Кто таков? — негромко спросил Духарев.

— Жечка я... — просипел мужик, кося глазом на упершийся в горло Велимов засапожиик. — Истинной веры братства праведного Богумила послушник...

— Что он лепечет, батька, ты понимаешь?

— Понимаю, — кивнул Духарев.

О богумилах он слыхал. Сектанты местные. Считают, что мир этот создан дьяволом, а вывод делают такой: долой попов и общественно-полезный труд. Жрать, пока не вытошнит, совокупляться максимально омерзительным способом, и всё, что есть в мире хорошего, по мере сил изгадить. Такой вот активный путь избавления от привязанностей. Еще слыхал, что мяса богумилы не едят и животных не режут. Только — людей.

— Сколько ваших в селе? — спросил Духарев.

— То не ведаю, — пролепетал сектант. — Много. С полсотни, может...

— Главный кто?

— П-праведный старец Аззанаил... — Зубы богумила выбивали дробь. — Токо он не в селе — в усадьбе...