были нанесены чертежи, схемы строения птичьего тела, странные выписки и рассуждения о мозге врановых. Это показалось парню достойным внимания, и он принялся спешно укладывать листок за листом в сумку, совершенно не заботясь о состоянии бумаг. Многие из них помялись, некоторые порвались, однако, вору было не до того. Разобравшись с бумагами, он захотел посмотреть, что скрывается в морозильных камерах. Подойдя к сверкающим на электрическом свету ящикам, юноша взялся за блестящую ручку, повернул её, после чего что-то щёлкнуло, и камера открылась. Внутри находилась металлическая панель, на которой, сокрытое марлей, лежало нечто кроваво-красное. Выдвинув пластину, парень откинул марлю и невольно отшатнулся. Под ней лежало чёрное птичье тело, вскрытое от подклювья, с распростёртыми крыльями, будто птица до сих пор хотела улететь. Её грудь, шея, голова и живот были ощипаны, и кожа в этих местах снята. Органы, видимо, извлекались, однако, теперь снова находились внутри, отливающие красным и тёмно-синим цветами. Голова птицы оказалась разъединена на две половины, и хотя юноша не был сведущ в анатомии птиц, он отчего-то подумал, что мозг отсутствует. Брезгливо осмотрев анатомированный образец, парень вернул всё в первоначальное положение и решил, наконец, возвращаться.

Повернувшись, он подошёл к лестнице и начал подъём. Фонарик по-прежнему освещал пространство впереди, и Хорнст двигался быстро и уверенно. Вскоре Эфра заметил над собой дверь и усмехнулся, радуясь тому, что всё вышло так просто. Парень уже видел себя вознаграждённым за эту милую ночную прогулку и весело засвистел, забыв об осторожности.

Он насвистывал какую-то быструю мелодию, как вдруг услышал странный шум в общей комнате с вольером. Вор насторожился, но вспомнив, что учёный, которому принадлежало это место, разводит всего лишь воронов, а не тигров, продолжил музыкальное шествие. Оказавшись наверху и заперев вскрытую дверь, он прошёл узкий коридорчик и остановился у конца первого вольера. Перестав свистеть, юноша посмотрел во тьму, скрытую за плетёной проволокой, и негромко сказал:

— Незавидная у вас участь, птички. Что ж, счастливо оставаться.

Он прислонил ладонь к клетке и собирался идти дальше, как вдруг внутри снова раздался шум, нечто зашуршало, послышались хлопки, взмахи крыльев, и небольшая тень с диким криком врезалась в руку вора. Массивный костяной клюв больно ударил в ладонь, парень вскрикнул, и невероятная сила откинула парня назад. Он рухнул на один из секвенц-проекторов, раздался грохот, и нечто в вольере снова вскричало, воспроизводя звук, едва ли принадлежавший этому миру. Он напоминал лай, потусторонний вопль, перемежающийся то низкими, то высокими частотами.

Хорнст приземлился на левое плечо, тотчас вскочил и, едва помня себя от ужаса, бросился в каморку и подвал. Теперь, после всего случившегося, вор хотел только одного — как можно скорее покинуть это место, где явно творилось что-то неладное, где попирались законы природы, где в страшной тьме безумных идей зарождалось нечто потустороннее.

На следующее утро он ничего не мог вспомнить, его сознание очистилось, и лишь неглубокая рана на ладони являлась свидетельством ночного приключения. Эфра забыл, как выбежал из здания, как оказался за пределами городка, как нёсся по улицам, и как снова увидел мрачного старика. Тот ничего не спрашивал, лишь взял бумаги, бегло осмотрел раны, усмехнулся, дотронулся до виска юноши и исчез, явно получив то, чего желал. Возможно, даже к лучшему, что парень лишился воспоминаний, ведь едва ли он смог бы остаться прежним, столкнувшись с тем, чего лучше не касаться.

***

— Так значит, ты решился? — спросил Евгений.

Максим кивнул. Они вновь сидели за столом, Арнет чем-то гремела на кухне, слышался шум воды, и за окном чернела ночь.

— Ключников не боишься?

— Нет, — ответил Максим. — Никто пока не знает. Я, как и планировал, поеду в Лейтриг, а там меня перехватят. Мне пообещали инсценировать смерть. Если правительство или какие-либо иные структуры будут думать, что я мёртв, то бояться нечего. Ключника никогда не пошлют охотиться за покойником. Но даже если бы меня и узнали, от цели я не отрекусь. Помнишь наш вчерашний разговор? Так вот, ты поставил точку в моей дилемме. Проблема решена, совесть не докучает мне. Я благодарен за это и с выбранного пути не сверну. И ещё… Я раскрыл свой секрет. Это поможет сопротивлению, а большего и желать не стоит…

— Как самонадеянно. Что ж, только сформулируй для себя, чего именно ты хочешь. Это поможет, если твои цели и цели революционеров разойдутся, — Евгений усмехнулся, сцепив пальцы в замок.

— Поможет?

— Поможет остаться собой, — пояснил эовин.

— Я — это я при любых условиях! — отозвался Максим, кажется, обидевшись. — Я не марионетка.

— Как же ты заблуждаешься. Но не злись, я объясню. Человек только тогда является собой, когда счастлив. Вся наша жизнь нацелена на счастье, и если его нет, значит, ты идёшь по ложному, чужому пути. Всё просто: в первую очередь, ты хочешь сражаться с несправедливостью, а революционеры — средство. Так выглядит твой путь, но у других он может быть иным. Кому-то нравится убивать, кто-то бежит от мирной жизни, как от чумы, а кому-то нечего терять. Кроме того, ведь ты не знаешь наверняка, чего хотят от тебя лидеры повстанцев, тебе известны лишь лозунги и цель, которой они прикрываются, а потому у вас могут возникнуть некоторые проблемы…

— Какие же?

— Если кому-то есть в тебе нужда, но ваши пути расходятся, у этого кого-то есть два варианта: силой затащить тебя на свою дорогу или же уничтожить. Полагаю, для тебя второй вариант предпочтительнее, ведь ты так принципиален. Но, не забывай, что принципы хотя и образуют внутреннюю основу, однако, вместе с тем, не являются незыблемыми. Мир в человеке переменчив, а потому некоторые принципы способны отмирать и уступать место новым.

— Я не верю, что ты это говоришь… — Максим недобро улыбнулся. — Ты не такой.

— А между тем, я не сказал ничего страшного. Нам приходится приспосабливаться к миру, играть по его правилам. Несмотря на мою строптивость, я признаю, что довольно часто мы оказываемся ведомыми и сломленными. Одни принципы умирают, появляются новые. Этих смен должно быть как можно меньше, но отрицать их нельзя. Просто, если тебя коснётся это, удостоверься, что смена произведена по твоей воле, а не по указке окружения, начальства, словом, мира, — ответил Евгений и закрыл лицо руками. Он так уверенно поучал брата, говорил ему, как жить, но сам едва ли понимал себя.

Целый день он сражался со своими демонами, оправдывался перед внутренним взором, иссекал душу в попытке установить равновесие между данностью и идеалом. Всё тщетно. Вновь и вновь перед ним возникали вопросы: Что делать? Идти