на многие вопросы. Теперь я хочу взглянуть на орлов, перед тем, как мы уйдём в подполье. Ты проводила наблюдение, что скажешь, с ними или их потомством можно работать?

Александра неопределённо мотнула головой.

— Не уверена. Они не отвергли состав и твои психические манипуляции пережили стойко, однако, кто знает, как они поведут себя, если ты снимешь печать. Всё-таки они явные хищники, — проговорила девушка. Она стояла под жужжащими лампами, и её халат на свету ослеплял белым цветом. Евгений отступил к морозильным камерам и понимающе кивнул.

— Ты права, снимать печать нельзя. Да это и не нужно, мне будет довольно яиц…

— Для чего?

— О, ты всё знаешь. Одно дело — улучшить воронов, но создать принципиально новое создание… Добиться не жалкой имитации, не видоизменения существующего, а постичь сакральный акт рождения, акт созидания, о котором говорят в религиозных учениях. Я не бог, но учёный, и мне интересно, как далеко я смогу зайти, перед тем как исчезнуть в небытие. Впрочем, сделать сейчас это вряд ли удастся…

— Но зачем? Теперь мы знаем, что наш состав и технология эффективнее той жижи, о которой Тод рассказывал на прошлой конференции с таким воодушевлением. Разве этого мало? Разве тебе хочется больше? — Александра с тревогой посмотрела на мужчину.

Теперь из доброго покровителя он превратился в жёсткого демиурга, ужасающего в своей решительности. Эта метаморфоза, произошедшая за долю секунды, поразила девушку, но уйти Александра не могла. Она до сих пор помнила чувство, которое Раапхорст отверг. И хотя воспоминания об этом причиняли боль, Девильман не могла покинуть того, кому невольно передала права на себя. Только он мог помыкать ею и быть любимым, только он мог приказывать ей и не вызывать злость, только ему она безмерно доверяла и только его странности готова была терпеть. Потому-то она и стояла рядом, потому-то и пыталась переубедить его, в душе надеясь, что Евгений остановится.

Эовин не ответил. Зайдя за морозильные камеры, мужчина нащупал ручку небольшой двери, которую вор не смог разглядеть ночью, повернул её и исчез в соседнем помещении. Александра последовала за ним. Её слова не возымели действия. Раапхорст был взволнован, подстёгиваемый страхом разоблачения. Он понял, что утечка информации повлечёт за собой прекращение исследований, поэтому торопился, желая сделать хоть что-то перед тем, как его схватят.

Вторая лаборатория, скрытая за бетонной стеной, оказалась немного больше первой. Её занимали хирургические столы, громоздкие лампы на подвижных суставчатых креплениях, новые морозильные камеры, решётчатые клетки и два подключённых секвенц-проектора. В дальнем углу помещения находилась небольшая химическая лаборатория, а слева от двери стоял ещё один вольер.

— Так всё же, что ты собираешься делать? — снова спросила Александра, заметив странный взгляд Раапхорста.

— Это сложно объяснить. Могу только сказать, что в определённой степени мне помог мой брат, — ответил он.

Только Евгений знал, что величайший талант Максима заключается не в техническом мастерстве, а в даре проникновения во временные структуры прошлого, исследования сохранившихся на информационном уровне образов. Пару лет назад черноволосый мужчина дал брату подсказку, в каком направлении искать, и тот смог кое-что ему рассказать, установив связь с определённой системой.

«Всё-таки учёные, жившие на этой земле всего четыреста лет назад, были гениями. Они знали не только, как воздействовать на материю извне, но и то, как структурировать её на базовом, первичном уровне, до того, как организм выйдет за пределы материнской утробы или яйца. Их технологии поражают. Сейчас о них мы не можем даже мечтать, впрочем, кое-что и нам под силу. Точнее, мне…» — подумал Раапхорст.

Он прошёлся по лаборатории и приблизился к вольеру. Там, за проволокой, на толстой ветке сидел крупный коричневый орёл, невидящим взором уставившись в пространство перед собой. Рядом, в гнезде, находилась самка. Они не слышали и не видели ничего вокруг, большую часть времени находясь в трансе. Евгений задумчиво посмотрел на них и произнёс:

— Могущество эовинов касается не только психики и слабого телекинеза, но иногда и возможности воздействовать на порядок вещей. Например, ты знала, что в редких случаях наша воля способна замедлять тление? О, это правда.

Мужчина ненадолго замолчал.

— Она высиживает яйцо или два, так? — вдруг спросил он.

— Верно, — Александра кивнула.

— Хорошо. Нужно достать их.

— Но без материнского тепла они погибнут, — взволнованно ответила девушка. Мужчина закрыл глаза.

— Нет, не погибнут, — возразил он. — Я сделаю так, что один из них проживёт достаточно долго, до того времени, когда условия позволят нам продолжить работу. Я думаю, ты тоже поняла, что тучи сгущаются, и дальше скрываться мы не сможем. Скорее всего, придётся подождать, поменять место, но это не страшно. Приступай…

Сказав так, мужчина пристально посмотрел на собеседницу. Та растерялась, но приказ выполнила. Она открыла вольер и осторожно вытащила яйца из-под орлицы, совершенно не боясь, что её атакуют. Воля Евгения была сильна, и птицы покорно спали, ни о чём не догадываясь. Вскоре девушка передала Раапхорсту два белых яйца с чёрными крапинками. Тот кивнул, осмотрел их и выбрал одно, наиболее, по его мнению, подходящее.

— Пока эмбрион мал. Он сформирован не до конца и пусть таким остаётся как можно дольше. Так у него больше шансов пережить то, что я планирую с ним сделать позже, — шёпотом произнёс Евгений.

Теперь ему предстояло главное — задать новый вектор развития биологического материала, а также замедлить течение жизненных процессов, заморозить рост, но не убить птенца. Выждав некоторое время, мужчина закрыл глаза. Александра замерла, боясь помешать. Она стояла рядом, словно статуя, безмолвная и неподвижная, не в силах постичь действо, что разворачивалось перед ней. Материя, с которой пытался заигрывать эовин, была тонка, подвижная и капризна: лишь одно неверное движение мысли, и невидимая структура информационного уровня распадётся, станет зыбкой и не даст нужного эффекта. Потому эовин был сосредоточен как никогда: сейчас он играл с жизненным кодом, с базисом Вайроса, но не догадывался об этом. Его лицо выглядело спокойным, но на самом деле Раапхорст испытывал страшное напряжение. То, чем он занимался сейчас, не являлось обыденной практикой — едва ли вообще кто-то из эовинов догадывался о ней, разве что Максим, который и подглядел её в прошлом, но сам никогда не пробовал повторить.

Так продолжалось около десяти минут. В лаборатории было тихо, орлы спали в вольере, сверху иногда доносились едва различимые крики воронов, и Александра с благоговением взирала на мужчину. Наконец, эовин отмер и взглянул на девушку. Кажется, у него получилось. Он слегка улыбнулся, провёл пальцами по гладкому предмету и отошёл к столу. Там из ящика он достал небольшой чёрный