«Да я сам не понимаю, Петр Васильевич, какая хрень происходит?! Но будем выкручиваться!»

От немой поддержки молодого генерала Председатель правительства сразу воспрянул духом и чуть отодвинулся от стола, как бы показывая военному министру, что теперь только на него он и рассчитывает. Потому что сам на отповедь не способен.

— Могу я осведомиться, Лев Давыдович, какой тип вашего аэроплана был сбит сегодня утром?

Арчегов уже полностью взял себя в руки, с самым безмятежным видом прямо уставившись взглядом в переносицу Троцкого. Тот быстро ответил, скривив губы в усмешке.

— «Ньюпор». Наш пилот погиб…

— А что вы хотели, Лев Давыдович?! По условиям перемирия и наши, и ваши аэропланы имеют право летать над сопредельной территорией и вести наблюдение. До Петропавловска от Омска смогут долететь только наши «Сальмсоны», и то на пределе своих возможностей. Но это разведчики, легкие двухместные машины, не предназначенные для ведения воздушного боя и уничтожения вражеских аэропланов.

— Но ведь они сбили…

— Не спорю. Конечно, сбили. А что им оставалось делать, когда ваш истребитель «Ньюпор» набросился на них. Они защищались, ведь именно ваш аэроплан специально создан для борьбы в воздухе с авиацией противника. Я пока не знаю всех деталей произошедшего, но повторяю — у нас летают только «Сальмсоны», других машин просто нет, и пока не может быть! Они — разведчики, и сбить аэроплан могут только тогда, когда им они и атакованы. А ваш «Ньюпор» напал первым, в этом я уверен, ибо он по своему типу является истребителем. То есть самолетом, специально изготовленным для воздушного боя и нападения!

Последнее слово Арчегов произнес чуть ли не по буквам, уставившись с некоторым превосходством в Троцкого. И тут же заговорил дальше, напористо, с огоньком, не давая собеседнику времени для ответного применения своих контраргументов.

— Что касается стрельбы из наших орудий?! Перестрелки идут вдоль линии перемирия постоянно. А что вы хотите? Наши солдаты, многие из которых уроженцы Тобольска, Омска и других захваченных вами городов, вынуждены давать ответ на ваши постоянные провокации. Разве это не так, господин Троцкий?!

Арчегов говорил напористо, задорно, с энергией на лице и блеском в глазах, стараясь скрыть за потоком слов растущую неуверенность. Что и говорить — написанная по приказу графа Келлера листовка нанесла страшный удар по нервам.

— Что произошло всего три недели тому назад, когда ваши красноармейцы открыли огонь из своих пулеметов по нашему обозу?! Поэтому мы неоднократно от вас требовали и требуем, чтоб на линии перемирия разместились нейтральные войска.

Троцкого скривило самым натуральным образом от сказанных слов — «лев революции» явственно заскрежетал зубами от бессильной злобы, покраснел как мак, а молодой генерал тут же, без малейшей паузы, нанес еще один словесный удар.

— Япония неоднократно предлагала и вам, и нам свое посредничество по решению этих проблем. А 5-я дивизия генерала Судзуки в течение трех-четырех недель может быть переброшена к Омску на разграничительную линию между нашими войсками…

— Присутствие японских войск для нас категорически недопустимо! Категорически! — Троцкий гневно вздернул бородку. И чуть снизил тон, сверля Арчегова острым взглядом. Тот только натянуто улыбался.

— Вы точно рассчитали время в своих планах, генерал. Японцы как раз подойдут к началу июня, когда окончится срок перемирия. А если учитывать ваши с ней военные соглашения…

— Позвольте, милостивый государь! — Вологодский вмешался в разговор моментально, голос сорвался чуть ли не до визгливых ноток. — У Сибирского правительства не было и сейчас нет никаких военных соглашений с Японской империей. Некоторые договоренности имеются, но военная конвенция не подписана…

— Пусть даже так, господин Вологодский, — отрезал Троцкий, — но мы имеем то, что имеем. Сосредоточение ваших войск на линии, усиленные поставки аэропланов и танков, другого военного снаряжения из САСШ и Японии, подрывная работа ваших агентов, да эти самые листовки, что так открыто призывают к мятежу. Все это говорит о том, что не пройдет и месяца, как вы развяжете войну! А то и раньше!

— Это совсем не так…

— И прибытие вашей делегации в Москву есть еще одно подтверждение этого. Вы просто решили ввести в заблуждение Советское правительство затягиванием так называемых мирных переговоров, чтобы лучше подготовиться к войне с нами!

— Господин Троцкий, позвольте заметить: логика в ваших словах присутствует железная, вот только ваша первая посылка основана на ошибочном суждении. Если мы бы затягивали переговоры, то отправили бы в Москву совсем иную делегацию, без Петра Васильевича, да и мне здесь делать нечего. Выдернул бы какого-нибудь генерала из резерва, представительной наружности. Тут дело совсем в ином…

— В чем, генерал?

— А в том, что нам воевать дальше не стоит. Нет таких вопросов, по которым нельзя договориться. И на основе взаимных компромиссов разрешить возникшие проблемы…

Иркутск

— Эшелоны с гвардией вчера проследовали через Нижнеудинск. Пункт назначения — Иркутск! Это меня и тревожит!

Молодой генерал задорно тряхнул густым русым чубом — низкий, широкоплечий, типичный кряжистый сибирский мужичок. Такие и медведя голыми руками завалят, и ведро водки выпьют.

— В чем смысл этой переброски, Анатолий Николаевич?

— Боюсь, но генералитет готовит переворот, наподобие ноября восемнадцатого года!

Контр-адмирал Смирнов задумчиво посмотрел на Пепеляева, который сам вызвал его на этот откровенный разговор, прибыв в здание управления ВМС Сибири.

В последнее время адмирал все чаще и чаще общался с новоиспеченным заместителем командующего округом, любимцем сибирских солдат, под командованием которого они два года тому назад вершили чудеса храбрости, вышвырнув красных за Урал.

Но фортуна переменчива — в августе прошлого года сибирские части, обескровленные и вымотанные, было решено вывести в тыл, на отдых. Однако известно, куда ведут благие намерения — Ставка и Верховный правитель адмирал Колчак протянули время, преступно затянув переброску дивизий на отдых. А когда те все же попали домой, то было уже поздно, на фронте произошла катастрофа.

Усталые солдаты, видя крушение и всеобщий раздрай, грабежи интервентов и партизанщину, поддались на большевистскую и эсеровскую пропаганду. И пошли мятежи…

В них, как водится в России, обвинили командующего. Хотя тот всеми силами пытался остановить брожение, сам, в свою очередь, обвинил омских руководителей и главкома Сахарова в преступном бездействии. И не только на словах — на глазах Верховного правителя Колчака, опираясь на верных егерей, Анатолий Пепеляев потребовал отрешения главкома от должности и назначения генерала Каппеля.

Этого верхушка армии ему никогда не простила, но вмешался такой же «отверженный», еще более молодой по возрасту, но пользующийся поддержкой правительства и лично премьер-министра, главнокомандующий генерал-адъютант Арчегов.