Светало. Улица была пустынна, но у небольшой церкви царило прямо настоящее столпотворение — полдюжины егерей в темно-зеленой парадной форме с автоматами на изготовку рассыпались полукругом, бдительно зыркая глазами по сторонам.

На той стороне растянулись охранной цепью латыши, в неимоверном количестве — на первый взгляд, хладнокровных прибалтийских парней, этих ландскнехтов революции, было не меньше роты.

Не обошлось и без людей Дзержинского — за храмом и в палисаднике чернели кожаные куртки чекистов. И на десерт большевики перегородили проезд «остином» — тот грозно уставил свои башенные пулеметы с прикрытыми броневыми листами кожухами «максимов».

— Видите, Иван Петрович, как красные нас блюдут? Думаю, не слабее, чем своего Ленина.

— Даже прихожан в церковь не пускают, — Степанов усмехнулся, поправив фуражку. — Только к чему большевики эдакое представление устроили? Не понимаю! Даже в храм за нами пошли, головы обнажив…

— Только к кресту не подходили, — Арчегов усмехнулся, — а так прямо как истовые православные, молча стояли, даже не переглядывались. И даже лоб исправно крестили.

Генерал припомнил их лицедейство и чуть не сплюнул. И пожелал от всей души — «Лучше бы зеленкой себе лбы намазывали!»

— Вас блюли, ваше высокопревосходительство…

— И да, и нет, Иван Петрович, — Константин пожал плечами, прыснув смешком, — видите, что они устроили? Ни малейшей возможности для антикоммунистической пропаганды нам не дают. Комендантский час ввели, время церковной службы сдвинули, чтобы мы со своими погонами и лампасами никому в глаза не попались. И не столько нас охраняли, сколько улицу оцепили да на окна смотрели — где любопытные найдутся?! Чтоб за шкварку их и в свое «гестапо»…

— Последнего названия я ни разу не слышал, Константин Иванович. Однако, наверное, что-то пакостное.

— Хуже некуда, Иван Петрович. Но это так, случайно к слову пришлось. Сейчас меня другое беспокоит. Ведь батюшке бедному потрошение устроят, на предмет моей исповеди!

— Признаюсь честно, но я об этом еще в церкви подумал и решил на исповедь не подходить. Но раз вы пошли, то и я за вами потянулся. Но о военных делах не говорил, само собой разумеется.

Арчегов усмехнулся и еще раз внимательно осмотрелся. Большевики поместили сибирскую делегацию удачно, от Кремля не слишком далеко, но почти на отшибе, район малолюдный.

Большая трехэтажная, порядком запущенная усадьба была приведена в относительный порядок, даже электричество подвели, благо в паре верст высокая кирпичная труба электростанции постоянно дымила.

К зданию примыкал небольшой парк, некогда обнесенный по периметру решеткой. Правда, преграда была не ахти какой — кирпичная кладка во многих местах разрушена, а металлические прутья растащены.

За парком по улице стояла небольшая старинная церквушка, которую представитель Совнаркома широким жестом передал сибирякам на «нужды духовные, вместе со всеми служителями культа, там обретающимися», как он сам выразился с иронической улыбкой.

На другой стороне вытянулись три трехэтажных здания и небольшой дом в два этажа с флигелем, что почти перекрывал улицу, делая тупик. Дом напротив усадьбы заняла охрана из вечно молчаливых латышей, остальные оставили за жильцами.

Правда, насчет флигеля Константин испытывал определенного рода сомнения. Вряд ли чекисты его оставили без «гарнизона» — если поставить там пулемет, лучше станковый, то вся улица окажется под продольным, самым страшным огнем. Тактически важная позиция, ключевая, как для обороны, так и для нападения. Меры по охране делегации «хозяева» приняли самые жесткие — в церковь сибирякам разрешили ходить только ранним утром, а жильцы обязаны были занавесить окна, выходящие на улицу.

Более чем странное распоряжение — стекла обыватели, как показалось, не мыли целую вечность, через грязные разводы разглядеть из квартиры, что происходит на улице, просто невозможно.

Такова характерная примета коммунистического владычества — грязь на окнах и стенах, мусор на улицах. Особенно одолевал последний — Арчегову казалось, что не убирались вечность. И через пару лет город будет просто погребен под грязным и зловонным завалом.

Странно — но уже к концу марта тот же Иркутск основательно прибрали, да и работа пошла веселая. Стены почистили, разбитые стекла заменили, окна помыли — одни сплошные солнечные зайчики играли. Люди нарядные ходят, лица радостные. Будто на шестьдесят лет история перепрыгнула, в «олимпийский» 1980 год.

И не мудрено — каждый жилой дом или несколько деревянных усадьб обязаны были иметь дворника, отвечавшего за чистоту и порядок. И первый помощник полиции, кстати. А за отсутствие оного полагался такой штраф, что даже очень богатый домохозяин с тягостным кряхтением выплачивать будет, а то и с глубокой тоски задавится, от жабы пупырчатой. Или самолично метлой махать станет и тротуар с мылом мыть…

— Завтра надо будет в церковь Петра Васильевича пригласить и всех наших «штатских». Нечего им в атеизм играть, свое вольномыслие показывать. На этой «карте» и с Троцким сыграть нужно будет, а то они на церковь такие репрессии обрушили, что страшно за будущее становится. Хоть всех святых выноси. Как вы думаете, Константин Иванович?

— Вы правы, Иван Петрович. Я сегодня же поставлю этот вопрос перед Троцким. — Арчегов мысленно выругался, давая сам себе строгий и нелицеприятный выговор.

Ведь генерал Степанов полностью прав, а он совершенно забыл о том, что даже большевики вспомнили, раз для сибирской делегации не только церковь предоставили, но и в некоторых комнатах в усадьбе иконы с лампадками оставили.

«А мы с Вологодским, как дятлы, право слово, клювами прощелкали. Нет, завтра всей делегацией на службу придем, и Михайлова притащу, нечего ему свою революционность демонстрировать. Стоять будем и молиться — а по всей Москве слухи пойдут. И в нашу пользу, несомненно. Да и на время большевики к батюшкам помягче относиться станут — невинность свою перед нами показывая».

Генералы медленно шли мимо ограды, решетка которой была выломана. К великому удивлению Арчегова, внутри запущенного парка шла дорожка, посыпанная песочком, и даже стояли несколько крепких лавок с высокими диванными спинками.

— Никак большевики и на прогулку для нас расщедрились? Лавки явно откуда-то доставлены. И недавно. Прямо на траву.

— Вы наблюдательны, Иван Петрович, — Арчегов с уважением посмотрел на генерала. Глаз-алмаз у Степанова, ему бы не в Генштабе служить, цены бы в спецназе не было.

— А знаете, я сейчас на холодку посижу, помыслю, о чем с Троцким сегодня беседу вести. Покурю здесь немного. Вы уж идите, позавтракайте, а я потом, — Константин улыбнулся, молчаливо извиняясь. Генерал Степанов к курению относился резко негативно, почти как старовер, однако при начальстве терпел, молчаливо, но красноречиво.

Так зачем подчиненного, с которым связывали дружеские отношения, понапрасну обкуривать? Лучше уж одному посидеть, прохладой утра надышаться, на зорьку полюбоваться.