После аборта я очнулась под белым одеялом, глаза смотрели на луч света, который пробивался через задвинутые занавески и теперь падал на зеленый линолеум. В луче, как маленькие искорки, клубились пылинки. Кто-то вошел в комнату, кто-то большой и светлый, придвинул стул к кровати и взял мою руку, холодную и мокрую от пота. Он все говорил, но я не смотрела на отца, я рассматривала пылинки в луче света и чувствовала, как качусь куда-то. Гладким свинцовым шариком.

В доме трезвонит телефон, но Реа не обращает внимания.

– Ты не подойдешь?

Она качает головой.

– Подходит только мать.

– А почему ты не подходишь?

– А зачем? Она хочет, чтобы я пришла к ней.

– Она разве не здесь?

Реа поворачивается ко мне. На лбу над очками сердитая складка.

– Нет, черт возьми. Она в больнице, понимаешь? У нее рак, и она умирает.

Телефон все звонит.

– И она хочет, чтобы я при этом присутствовала. Пошла она!

Реа повышает голос:

– Пусть отец к ней ходит, но он вечно на своих конгрессах. Наверное, еще не заметил, что жена умирает.

– Ты… это… мне очень жаль, что твоя мама… – быстро говорю я, но Реа кричит: «Да ладно!» – и широко машет рукой в воздухе, как будто собирается разбить полчище мух.

Телефон перестал звонить, Реа идет в комнату и возвращается оттуда с прозрачным телефоном. Видны пестрые провода в корпусе из пластмассы. Она звонит другу. Реа считает, что Никола – потрясный парень. Через полчаса он приходит, обнимает Реа, целует заодно и меня маленькими жесткими губами. Реа прыгает в воду: Никола подходит к пульту, вмонтированному в бассейн, и нажимает на кнопку, после чего на воде появляются волны. Никола садится на край бассейна и опускает ноги в воду.

– Я затащу тебя в воду, затащу! – кричит Реа, но течение уже такое сильное, что ей не продвинуться вперед, она топчется на одном месте. Едва она приближается к его ногам и поднимает руку, чтобы стянуть его в воду, как ее тут же отбрасывает на метр назад, она дико размахивает руками, как веслами. Нептун змеей извивается под ней, то расширяясь, то сужаясь. Никола злорадствует и болтает в воде ногами. На нем широкие шорты ниже колен и футболка с надписью «Садись в самолет, пока можешь». Через какое-то время раскрасневшаяся Реа выходит из бассейна. Ее бикини потемнело от воды, промокшие цветы грузно свисают с груди. Волосы Реа стали как пакля. Большие капли падают с них на землю. Интересно: тогда, в парикмахерской, ей специально испортили волосы? Никола спрыгнул с края бассейна и сел между нашими шезлонгами.

– Вечером собираюсь пойти на техно-пати, если хотите, можем пойти вместе. Припасу для вас экстэзи.

Реа протирает очки полотенцем. Она подмигивает мне своими маленькими голубыми глазами: «Смотри-ка, хочет сделать из нас наркоманок, коварный Никола!» Она в шутку бьет его кулаком по затылку.

– Ну уж нет, в этот раз, пожалуйста, без колес, – говорит она, – а то потом целыми днями как вареная.

* * *

Никола попросил нас подождать его в машине, пока он будет переодеваться. Огибая детскую площадку, он направляется к одному из бетонных зданий, стоящих рядом друг с другом и образующих огромную сплошную стену. Детская площадка – это песочница с черным песком и ржавые перекладины для лазанья. На перекладинах висят два маленьких мальчика, их тела вяло застыли в воздухе, время от времени слабо раскачиваясь. Хотя они еще маленькие, лбы их уже обсыпаны прыщиками. Завидев нас, они мешками валятся на землю и исподлобья наблюдают за нами. Вскоре они уже тычут в нас пальцами. «Господи, посмотри только, какие прелестные детки! – говорит Реа фальшивым голосом. – Я обязательно обзаведусь целой кучей детишек». Гримаса отвращения перекашивает ее лицо, а мальчишки тем временем лезут в песочницу и начинают швыряться в нас черным песком. Реа неожиданно распахивает дверцу машины и, потрясая кулаками, кричит: «Проваливайте отсюда, мелкие засранцы!» – причем так громко, что я вздрагиваю, а мальчишки, как по команде, подпрыгивают на месте. Сначала они в страхе бегут несколько метров по газону, потом оборачиваются: глаза широко раскрыты, словно их только что пробудили от глубокого сна, во взглядах читается упрямство и злоба. Затем, не отставая друг от друга и не оглядываясь, они удирают к дому, как звери к логову. Никола пришел, когда уже стемнело. На нем белый комбинезон и очки для сноуборда, закрывающие пол-лица. Темнота наступила стремительно, словно без перехода. Мы несемся по автобану мимо призрачно опустевших фабричных зданий. Ясная звездная ночь. Реа высовывает голову из окна. Говорит:

– Еще ни разу не видела комету, хоть бы разок увидеть. – Сейчас у нее голос капризной девчонки, пластмассовые серьги в форме цветов свисают с мочек ушей, как новогодние шары с елки.

– Сняла бы очки, тогда, глядишь, и увидела бы, – говорит Никола с усмешкой и скалится мне в зеркало. В своем комбинезоне он напоминает космонавта.

– Ты ничего не понимаешь, – обиженная Реа поднимает стекло.

Я ерзаю на сиденье и чешусь обеими руками – ведь от платья из синтетики, которое мне дала на дискотеку Реа, кожа зудит больше, чем от шерсти.

– Бросаю ключ от сердца, лови кто хочет. – Никола протягивает нам раскрытую ладонь, на ней лежат три маленькие таблетки. Одну из них я автоматически запихиваю в рот, таблетка тает на языке. Я думала, что будет сладко, но у таблетки кисло-горький вкус, я выплевываю остатки в платок, который незаметно засовываю между сиденьями. Совершенно по-идиотски, потому что Никола видит все это в зеркало. Я краснею и жду, что он что-нибудь скажет, но он только молчит и смотрит на меня в зеркало. Я вжимаюсь в кресло и подползаю к окну, но пара настырных глаз следит за каждым моим движением. Отворачиваюсь к окну, чувствуя его взгляд на затылке до тех пор, пока мы не останавливаемся возле посыпанной гравием площадки перед большим кирпичным зданием.

Из здания несутся быстрые глухие удары. На Реа зеленая мини-юбка и желтая футболка, флуоресцирующая в темноте; я следую за ее высокими кожаными сапогами со шнуровкой, топающими по площадке к входу. Над входом висит транспарант с надписью «Маскируйся!».

Внутри царит тропическая жара, а в танцевальном зале повис такой туман, что я моментально теряю ориентацию. «Бойня!» – кричит Реа мне в ухо и показывает пальцем на потолок – там до сих пор висят крюки, на которые раньше подвешивали туши животных. «You are the greatest ravers of this planet!»[1]– орет в микрофон диджей, который как угорелый носится взад-вперед по подиуму с ярко мигающими лампочками. У него на лице нарисованы крылья бабочки, по одному крылу с каждой стороны. Потоки звуков, которые обрушивает на нас человек-бабочка, прыгают у меня в животе тысячью маленьких каучуковых мячиков. В луче стробоскопа видны лишь отдельные части танцующих. Среди них должна быть и Реа, но мне ее не разглядеть. Я сама стала частью гигантского танцующего тела, которое сотрясается и с истеричными воплями встает на дыбы, противясь страшной тишине в голове. За моей спиной кто-то свистит в сигнальный свисток. Я хочу развернуться, но чьи-то руки обхватывают меня за талию и скрещиваются на животе. Я опускаю глаза вниз – это мужские руки. Тело в пластиковом костюме прижимается ко мне, как рыба. Он кричит мне что-то в ухо, но я ничего не понимаю и кусаю его за мочку, полностью проколотую серьгами. У металла привкус холодного молока. Некоторое время я держу сережку во рту, пока твердым шагом не подходит Реа и не вырывает меня из его рук. У выхода мы прислоняемся к стене.