Ему было нетрудно представить себе ее на лужайках его летнего дворца, смеющейся и играющей с детьми. Ей понравится его летний дворец. Он небольшой по стандартам его страны и построен в лесу. Рядом есть озеро. Ей непременно понравится его библиотека. Но это, скорее всего, все, что ей понравится в его стране. Ей не придется по душе двор, где он вынужден проводить все свое время. Ей не понравятся придворные. Она не станет играть в принятые при дворе игры, участвовать в кознях и интригах. Нет, даже если бы это было возможно, он не взял бы Эви с собой. Там она стала бы птицей в золотой клетке.

Как и он.

Дмитрий никому не пожелал бы такой судьбы, хотя свою он выбрал сам и был намерен идти до конца. Его сестра, юная, прелестная и беззащитная, нуждается в его покровительстве. Ради нее он вернется домой и встретит там свое тридцатилетие – срок окончания его свободы. Ради нее он женится на дочери султана соседней страны, говоря всем и каждому, что выполняет свой патриотический долг. Его брак сохранит мир. Его брак станет гарантией того, что Анне-Марии не придется покидать свой дом.

Дмитрий задумался о сестре. Анну-Марию вручила ему, двенадцатилетнему, перепуганная акушерка, которой не хватило присутствия духа выставить его из комнаты, где умирала его мать. Он полюбил сестренку с первого взгляда.

Любовь – обоюдоострый меч. Она делает мужчину в один момент сильным, но уже в другой – слабым. В двенадцать лет он почувствовал себя могущественным. Стремление оберегать поселилось в его сердце в тот самый момент, когда он впервые взял в руки кричащий сверток, и осталось там навсегда. В тот же день он увидел слабость своего отца, человека, которого привык считать неуязвимым. Смерть матери изменила отца, почти сломила его. Таковы были первые уроки любви, усвоенные им. С тех пор он старался соблюдать осторожность.

До сих пор он ни разу не влюблялся. Связь с женщиной может быть в высшей степени приятной и без любви. Он не принесет свою любовь в дар дочери султана. Соблюдая осторожность, можно избежать «сладкой» ловушки и обойтись без любовных терзаний.

Она целовала Дмитрия. С этой мыслью Эви проснулась утром. Вторая мысль была еще приятнее. Он целовал ее в ответ. Она лежала неподвижно, вспоминая, чем закончился вечер: их губы слились в поцелуе, тела прижались друг к другу. Она хотела его. Это было совершенно новое, незнакомое, но чрезвычайно приятное ощущение. Она еще никогда не была с мужчиной, который вызвал бы в ней такое смятение чувств. По ее телу прошла дрожь. Оно помнило его прикосновения даже спустя много часов. А еще она помнила все его и свои слова. Боже правый, неужели она действительно сказала это? Неужели она заявила ему, что целовать его – все равно что пить водку? Вероятно, да. Слишком уж глубоко в память врезалось. Тогда это замечание казалось глубокомысленным, но сегодня представляется почти безумным.

Эви застонала и постепенно стала возвращаться в реальность. Приятные воспоминания постепенно растаяли, сменившись суровой явью. Она чувствовала себя ужасно. Голова болела, в висках стучало, а яркий свет в помещении неприятно резал глаза. Язык был сухим и почему-то не помещался во рту, да и все тело казалось если не грязным, то уж точно не свежим. Как она предстанет перед Дмитрием в таком виде?

Ничего не поделаешь. Эви протерла глаза, желая убедиться, что не спит. Она действительно провела ночь в шатре Дмитрия. Как же она выйдет? Как объяснит все людям? У нее не было никакой одежды, кроме той, что на ней, а значит, ни одного шанса убедить окружающих, что ее здесь вовсе не было.

Эви вздохнула. Надо решаться. Чем дольше она медлит, откладывая решительные действия, тем хуже. Если повезет, сейчас еще достаточно рано, и она сумеет добраться до своего рабочего места, встретив не слишком много любопытных взглядов. Эви села, выпрямилась и поморщилась. Голова болела ужасно. На одеяле лежала какая-то бумажка. Чтобы дотянуться до нее, потребовалось усилие, но записка порадовала ее. Она была написана размашистым почерком, в точности таким, как подписи к артефактам. В ней было сказано, что все необходимое разложено на сундуке, что рядом с диваном. Вместо подписи стояла большая буква. Д. Дмитрий. Единственная буква почему-то напомнила Эви об интимности вечера. Под буквой была приписка: «Завтрак будет ждать».

Она посмотрела на сундук. Там было разложено ее платье, и рядом стояла упакованная сумка. Нетрудно было догадаться, что в ней. Дмитрий, вероятно отправив записку родителям, попросил прислать ей смену одежды. Он позаботился, чтобы они не волновались. Впрочем, они бы и так не волновались. Вечером они были приглашены на карты к приятелям и, должно быть, вернулись домой уже под утро. Скорее всего, они даже не заметили, что ее нет.

Эта мысль заставила ее задуматься. Она провела ночь наедине с мужчиной. Скандал? Безусловно. А ее родители даже не заметили. Эви не сомневалась, что они ее любят. Они хорошие родители, снисходительные к ее увлечениям, однако втайне она знала, что они махнули на нее рукой. О, они позволяли ей жить с ними и намеревались содержать свою дочь, оставшуюся старой девой, до конца своих дней, но они уже ни на что другое не надеялись. Они смирились. В конце концов, выдать замуж двух дочерей из трех – не такой уж плохой результат. Две дочери замужем, одна сделала неплохую партию, другая – очень хорошую. Значит, можно довольствоваться этим. Тем более что третья дочь далеко не так же красива и остроумна, как две другие. Да и таланты у нее очень странные. Она не играет на фортепиано, как Диана, и не поет, как Гвен. Таланты ее сестер, если можно так сказать, передвижные, публичные. Их можно продемонстрировать в компании, где бы та ни собиралась. А о вышивании, изготовлении гобеленов и шитье одежды того же сказать нельзя. Не являются они переносными. Никто не станет брать с собой вышивки и гобелены в гости, чтобы показать подходящим джентльменам. Шитье же слишком близко к работе. Женщины благородного происхождения не работают и не шьют себе одежду.

Эви встала и медленно направилась к сумке с одеждой. Оказалось, что голова не только болит, но и слегка кружится. Она достала из сумки чистую сорочку и разделась, чтобы помыться. Заботливость Дмитрия не ограничилась одеждой. Эви обнаружила щетки для волос, ленты, заколки и другие мелочи. Все это было аккуратно разложено на туалетном столике. Эви покраснела. Чтобы сделать все это, ему пришлось зайти сюда, пока она спала. Действо было интимным и вкупе с поцелуями накануне показывало, что их отношения как-то изменились.

Умываясь, Эви постаралась не думать о поцелуе. Ей совершенно необходимо навести порядок в мыслях. Невозможно постоянно предаваться грезам о поцелуе. Пусть он перевернул ее мир, но его мир остался на месте. Ей следует привыкнуть не думать о поцелуе. Он не может быть центром их отношений. Иначе она только разочарует саму себя. Поцелуй был результатом сиюминутного порыва, позднего времени и водки. Это был приятный запоминающийся момент, и ничего больше. Хотя для нее он значил многое. Ее еще никогда не целовали, и она оказалась не готова к нахлынувшим чувствам, реакции собственного тела.

Да. Все происшедшее явилось для нее полной неожиданностью. Но почему? Дмитрий предупреждал ее, разве нет? Ведь именно предупреждениями были его мимолетные прикосновения, взгляды его завораживающих глаз. Эви оглянулась на смятую постель. Она знает, что была права относительно человека, который в ней спал. Забавно, но это знание ее не удовлетворило, а лишь разожгло любопытство.