* * *

В винно-водочном отделе было пусто. Знакомая «Мона Лиза» отпустила Андрею три чекушки водки, убрав в кассу остаток царьковской пенсии, и одарила его своей загадочной, гипнотической улыбкой. Андрей уже и не помнил, кто из его собутыльников дал такое прозвище продавщице. Скорее всего это мог быть кандидат искусствоведения Семён Шмулькин, об интеллекте которого среди местных собутыльников ходило много рассказов.

«Выпить со Шмулей» значило не просто употребить свою порцию алкоголя. Это означало целое культурное мероприятие с лекцией об искусстве эпохи Возрождения, Серебряном веке либо ином историческом периоде. Его слушателям было ничего не понятно, но они терпеливо «держали умное лицо», чтобы не обидеть разливающего спиртное кандидата наук. Поскольку Шмулькин угощал, он требовал к себе и своему повествованию неподдельного интереса. Если он видел, что глаза собутыльника были пусты, а всё внимание сосредоточено на стакане, он обносил «слушателя», лишая его своего расположения и порции алкоголя.

Многие местные выпивохи не любили эту «еврейскую рулетку» и дали ему прозвище Инквизитор. Андрею не довелось выпить с кандидатом, поскольку он неожиданно прекратил просвещение местной публики и эмигрировал в Израиль. Его таинственный отъезд также вызвал много споров, но большинство сошлись на том, что «кандидат» покинул Родину вынужденно, из-за необходимости лечить заболевшую печень.

Вот и сейчас по дороге домой Андрей в который раз пытался разгадать загадочную улыбку продавщицы. И как всегда безуспешно. Не помогла даже быстро выпитая первая чекушка водки, которая по идее должна была снять болезненное состояние организма и привести его мозги в порядок.

Его накрыло знакомым облаком опьянения, и он моментально забыл, о чём думал секунду назад. А чему в действительности она улыбалась? Почему не могла просто, как тысячи других продавщиц, без всяких улыбок отпустить товар? Нет! Ей обязательно нужно улыбнуться. Словно она говорила приходящему выпивохе: «Ну вот, ты опять пришел. С возвращеньицем домой!» И пьяница понимал, что в другом дому плач, ругань, драки, заплаканные глаза детей, вырванные клоки волос, синяки под глазами, вечные «хватит» и «дай». А тут – улыбка, которая без претензий – загадочна и маняща. Она словно не отпускает от себя. Привязывает. В ней нет доброты, радости, скорее, скрытое лукавство и вызов. Местные алкоголики даже стали говорить «Схожу не за водкой, Мону Лизу проведаю». В этой фразе было всё: и продавщица, и её роковая улыбка, и очередная доза алкоголя, и завтрашнее похмелье, и снова улыбка, и… так повторяется без конца, словно жизнь движется по какой-то роковой, поеденной ржавчиной времени спирали, неизменно упирающейся в кладбищенское небытие.

Из раздумий Андрея вывел идущий ему навстречу участковый полиции. Степаныч, прозванный местными маргиналами Нос, поровнявшись со своим подопечным, схватил его за рукав куртки.

– За что «отоваривал» Стограма? – Недолго думая, участковый начал сразу с места в карьер.

– О чём вы, господин майор? – дрогнул всем телом Андрей. – Что это за предъява?

– Мне известно, что ты и Соска отмолотили старика у доминошной веранды. – Степаныч сделал свое лицо как можно равнодушнее. – Вопрос только один – за что?

– «Неужто Соска вложил? Скорее Нос блефует, на понт берёт, мусор. И чего он за это дерьмо вступается? Мало ли Стограму уже вламывали люлей? Но он никогда заяву в ментуру не нёс. Что же сейчас происходит? Может, менты заставили заявление написать?»

— Пальцем никого не трогал, – сделал искреннее выражение лица подозреваемый парень, правая рука которого для пущей убедительности прочертила замысловатый вензель. – Да ты, майор, сам посуди, я же его могу одной соплёй перешибить.

– Вот и перешиб! – всё так же спокойно произнёс участковый, продолжая крепко держать его за куртку. – Помер Стограм!

Андрей посмотрел в глаза майору полиции и почувствовал, что внутри всё холодеет от страха. Моментально протрезвев, он стал канючить, словно цыганёнок, схваченный потерпевшим за карманную кражу.

– Повезло тебе, парень, что старый голубятник повесился, – не выдержав его нытья, признался полицейский, – а так не миновать бы тебе срока. Ну, так думаю, это не за горами. Так что до свидания.

Андрей почувствовал, как хватка Носа на его руке ослабла. Участковый, сплюнув, пошёл своей дорогой, обтирая руку, словно в чём-то перепачкался. Жизнь постепенно возвращалась в его напуганное тело. Кровь стала приливать из ступней вверх, заполняя жизненно важные органы. Всё внутри требовало допинга.

Чтобы начать праздник «воскресения из мёртвых», Андрей захотел достать чекушку и опустошить её прямо здесь из горла. Он решительно посмотрел по сторонам. Никого. Только старый, хромой и общипанный голубь сидел на клумбовой решётке, неподвижный, словно вылитый из того же металла, что и ограждение.

Голубь напомнил мужчине о неприятностях. Будто он увидел памятник на могиле старого голубятника. Неприязненно передёрнув плечами, как от выпитой палёной водки, Андрей поспешил домой. Боясь встречи с матерью, он направился в квартиру к Зинаиде Фёдоровне, чтобы уже там, в спокойствии и тишине, снять пережитый стресс оставшимся запасом водки.

Зайдя с уличного холода в отапливаемый подъезд, то ли от тепла, то ли от радости, что удалось избежать неприятностей с полицией, его развезло. Вероятно, помогли и «старые дрожжи», с которыми смешалась новая порция спиртного. Накрытый волной алкоголя, он ещё долго не мог попасть ключом в личинку замка.

Войдя в коридор, он услышал голос Царьковой. Не замечая патронажной сестры, он вывалился в центр комнаты, притормозив перед самой кроватью пенсионерки. Чтобы комната не кружилась, Андрей опустился на стоящий рядом стул. Мария уже попрощалась до этого с Зинаидой Фёдоровной, поэтому не преминула осторожно и тихо покинуть квартиру за спиной пьяного мужчины.

– Бабка, ты с кем тут трындишь? – вперил в пенсионерку свой пьяный взгляд Андрей.

– С очень милым человечком. А ты, я смотрю, перебрал, – с укоризной ответила ему старая женщина. – Не боишься, что мать опять тряпкой отлупит?

При упоминании о матери мужчина, кажется, на какое-то мгновение даже протрезвел. Взгляд стал более осмысленный, а голова завертелась по сторонам в поисках опасности. Не найдя родительницы, физиономия вернула себе благодушно-пьяное выражение.

– Отлупить? Меня! Не посмеет! Я сегодня имею право выпить!

– Кто это там права качает? – Митрофановна прокралась в квартиру незаметно, словно вышедшая на охоту старая росомаха.

По-хозяйски осмотрела присутствующих и обстановку в комнате.

«Беседуют! Надеюсь, эта староолимпийка не сболтнула моему оболтусу лишнего. Вот ведь, всю душу кладу на этих двух неблагодарных. Эта, старая задрыга, всё из себя воображает барыню, и этот обалдуй всё не налакается. Опять запах спиртного в квартире… В графине воду кто-то налил? Так… Кубок передвинули… И олимпийскую медаль кто-то трогал!»

— Кто здесь был?! – моментально среагировала старая работница, поправляя спортивные регалии и возвращая их в своё первоначальное положение.