быть назиром,[47]все знать наперед,

Простое ведь, как разгадка, оно,

Сердце то, что в груди живет.

Далила призывает «человека» — видимо, того самого, что сидел в засаде; но не он, а она собственными руками сбривает семь кос с головы спящего Самсона. Может, чтобы не допустить для Самсона унижение от стрижки чужаками — или наоборот, унизить его еще сильнее. А возможно, это ее способ проститься с ним и вновь испытать остроту пережитых ими чувств. Очень хочется с расстояния в тысячи лет заглянуть ей в лицо, пока она погружена в свое занятие; увидеть на нем смену выражений — и радость прикосновения, и жажду уничтожить его мощь; наверное, движения у нее мягкие, а пространство между их лицами наполнено жаром последней близости и холодом предательского разрыва.

Силы уже покидают его, но он еще спит, о том не ведая. Далила снова окликает его, в четвертый раз: «Филистимляне идут на тебя, Самсон!» Он пробуждается ото сна и говорит себе: «…пойду, как и прежде, и освобожусь». Напрягает мышцы, как делал всякий раз, и обнаруживает, что «Господь отступил от него».

Пришедшие по зову Далилы филистимляне тут же выкалывают ему глаза. Его живые, сверкающие, страстные, беспокойные глаза. «Самсон давал волю глазам, — говорили хазаль,[48]мудрецы эпохи Мишны и Талмуда. — Потому филистимляне ему глаза и выкололи».[49]Подобно тому, как он вырвал ворота Газы, так они вырывают ворота лица его, душу его. Кто способен представить, что творится в этот миг с Самсоном? Можно лишь догадываться, что он охвачен не только физической мукой от выкалывания глаз, не только яростью и болью от предательства любимой. Самсон в этот миг терзается сознанием, пришедшим к нему впервые с отроческих лет, когда Дух Господень стал раскачивать его, как колокол: кончилась его сила богатырская. Его тело больше не подчиняется ему, как прежде. Сейчас даже собственное тело — чужак для него и предатель.

Безглазого, в оковах перевозят филистимляне Самсона в Газу и ставят его там мукомолом в темницу. Теперь, когда он день-деньской ходит бесконечными кругами вокруг жерновов, когда весь обращен в самого себя, он, возможно, впервые в жизни начинает видеть то, чего не видел, будучи зрячим. Видит всю свою жизнь целиком — этот рок, что швырял его из стороны в сторону, не давая ни права на выбор, ни единого мига передышки.

Он лишь ходит по кругу и мелет, и уже нет у него ни особого секрета, ни сияющих волос на голове, ни силы выше человеческой. На закате дней он осознает границы собственных сил, а может быть, и подлинную свою суть — освобожденную, не подгоняемую мощными порывами тиранившего его «Духа Господня». Возможно, иногда он даже способен наслаждаться своим человеческим «я» — «я», которого он был лишен еще до рождения. (А может, ему полегчало и оттого, что Далила сняла груз семи длиннющих кос, которые никогда не стриглись и струились водопадом вдоль всего туловища. Они ведь тоже стояли стеной между ним и остальным миром.)

Так текут его дни. Волосы начинают вновь отрастать, и мало-помалу сила к нему возвращается. Может показаться, что Самсон весь погружен в работу мукомола. Но в иврите у слова с корнем — тхн- (литхон — «молоть») существует еще одно значение, напрямую связанное с сексом и появляющееся уже в книге Иова: «Пусть моя жена мелет на другого, и пусть другие издеваются над нею».[50]Это слово бытует и в современном израильском сленге, самом грубом. Оно могло стать причиной для легенд о том, как Самсон провел свои последние дни: Талмуд утверждает, что «каждый и всякий приводил к нему в дом узников свою жену, чтобы понесла от него».[51]Такая подробность, на первый взгляд пикантная, на самом деле выглядит как очередной способ издевательства над Самсоном: к нему относятся как к быку-производителю.

Но вот однажды его выводят из темницы и выставляют перед гогочущей толпой. «Владельцы Филистимские» ведут приготовления к великому жертвоприношению в честь своих богов — собираются возблагодарить Дагона,[52]отдавшего Самсона в их руки. Самсон стоит перед ними. Они оглядывают его в изумлении. Видимо, и поверженный он кажется чудом природы — и тем больше их восхищение перед осилившим его Дагоном. Насладившись этим зрелищем, филистимляне возвращают Самсона в темницу и продолжают пировать. А потом, разгулявшись, требуют, чтобы его снова вывели к ним: «пусть он позабавит нас». И вновь приводят его из темницы. «И он забавлял их». Здесь некоторые комментаторы трактуют это как «представление» с эротическим оттенком, потому что ивритский корень — цхк-[53]не раз употребляется в Ветхом Завете для описания сексуального акта.[54]В любом случае нет сомнения, что Самсона на глазах пирующих филистимлян подвергают различным унижениям.

Он слышит гогот и рев филистимлян, но увидеть ничего не может. Он там единственный сын Израилев среди трех тысяч филистимлян, мужчин и женщин, «смотревших на забавляющего их Самсона». Лишь один отрок стоит рядом с ним, держит за руку и водит его. В какой-то момент Самсон оказывается между столбами, на которых стоит дом. Самсон, прирожденный боец, тотчас чует, что ему выпал шанс. Он просит отрока, который водит его за руку, чтобы положил его руки на эти столбы, «…подведи меня, чтобы ощупать мне столбы», — говорит он, и от этого странного и редкого глагола — «ощупать» — исходит ощущение ласки, теплоты, осязаемости, до дрожи противоречащее тому, что Самсон собирается сделать. Отрок кладет его руки на столбы. И пальцы Самсона прикасаются к миру последним прикосновением, прощаясь и с самим осязанием, таким для Самсона важным. Наверное, эти пальцы вспоминают все — все, чего когда-то касались: разных людей и, конечно, женщин; льва и мед; лисиц и веревки; скалу, и ослиную челюсть, и источник; и блудницу, и ворота города; и Далилу.

«Господи, Боже! — взывает Самсон с болью в душе, — вспомни меня и укрепи меня только теперь, о Боже![55]чтобы мне в один раз отмстить Филистимлянам за два глаза мои». Это раздирающая душу мольба человека, знающего, что Бог оставил его, и уже понявшего, что он не сумел выполнить великую миссию, ради которой был сотворен. Тремя разными именами зовет в этот момент Самсон Бога: «Господи», «Боже» и «Властитель». Кажется, будто он пытается проникнуть в сердце Бога любым способом и напомнить Господу о Его решении, принятом, когда Самсон был еще во чреве матери; просит откликнуться на его мольбу, как откликнулся тогда на скале в Етаме, когда он лежал полумертвый от жажды.