больших валунов ещё во времена моего прапрадеда Вегейра, между прочим, общего предка для Торбрандов и Брандстанцев.

Смеясь, я обернулась на своих отставших товарищей и, спешившись, вбежала в дом. Быстро, по скрипучей лестнице я побежала было на второй этаж, но вдруг увидела человека, лежащего под лестницей в углу.

Он был весь в грязи и в крови, но живой, я это поняла, ещё не приблизившись к нему. За мной входил Исольф, я остановила его, указав на раненого.

Исольф понял без слов, подошёл к человеку, нагнулся:

— Живой. Ранен. Это охотник. Вон, медвежья лапа, — Исольф показал мне трофей бедняги.

— Что ж он, один на медведя пошёл? — удивилась я.

Исольф пожал плечами, всегда был немногословен.

Пока я осматривала раненого, подъехал весь наш отряд. Я опасалась, что он ранен настолько серьёзно, что передвигать его нельзя.

Но нет, он был скорее измождён, чем сильно изломан. Ратники перенесли его наверх и положили на кровать поближе к очагу, который разожгли тут же. Тёплый воздух поплыл по горнице, раздвигая сырость осени, заползшую в дом, где редко бывали люди.

Раненого раздели, кроме раны от когтей зверя поперёк груди других на нём не было. Но он был без памяти, вероятно от чрезмерной усталости. Я обработала его раны, приготовила питья из вина, молока и мёда, что были у нас с собой, и поила его. Теперь ему надо было только спать, через сутки оправится.

— Интересно, кто он? — сказала я.

— Судя по оружию, не из простых, — сказал Исольф, — а раз так и мы его не знаем, то, скорее всего он из Брандстана.

— Тогда отвезём его в Брандстан завтра.

— Ещё и наградят, — засмеялся Боян, — если он знатный хакан.

Все мы засмеялись, я тоже улыбнулась:

— Сложен как… Красивый.

— Я уже ревную, — шутя, сказал Исольф.

— И я! — подхватил Боян.

— Да ну вас, напились уже! — смеясь, отмахнулась я. — Я пойду спать.

Вскоре все уже спали и даже храпели вповалку. Мне же ночлег был утроен выше этажом на застланном сеном и шкурами деревянном настиле. Я уснула под успокаивающее сопение моих ратников.

На рассвете я проснулась первой, спустилась вниз, на воздух, умылась ледяной водой из бочки для дождевой воды, стоящей во дворе. Надо будет, уезжая перевернуть, зима скоро, разорвёт в морозы…

Огонь в очаге прогорел — проспали черти. Я подложила хворосту, там ещё тлели угольки и когда ветки занялись, сунула несколько поленьев. Скоро тепло опять поплыло по дому, а спящие перестали ёжиться.

Я расчесала и переплела косы.

Потом я тихонько подошла к больному, тронула его лоб. Нет, не горячий. Вот и хорошо, значит, раны не заражены, значит, выживет точно. И вдруг он схватил меня за запястье, просыпаясь, своей большой крепкой ладонью, не вырвешься.

— Кто ты? — спросил он очень тихо, голос глубокий густой, я будто слышала его когда-то.

Под щетиной и грязью лица почти не разобрать, и темно ещё в этом углу, где он лежит. Это на меня свет падает от окна, а он в тени. Да и откуда мне его знать, просто, кажется.

— Никто, — так же тихо сказала я. — Я лечила тебя.

— Я что, сильно ранен? — он отпустил мою руку.

— Нет, но шрамы останутся, — я встала.

— Ты уходишь? Останься! — вдруг горячо сказал раненый охотник.

— Спи, ещё рано. Солнце восходит.

— Ты сама как солнце, — тихо проговорил он.

Я улыбнулась его словам:

— Спи, охотник.

Большое помещение освещают золотые лучи, день будет ясным. Я закрыл глаза, засыпая. Я во сне продолжаю видеть ЕЁ, как она разбирает, расчёсывает свои упругие русые косы, блестящие лучах восходящего солнца… Мне хорошо, так хорошо…

Я попал сюда после битвы с медведем. Я ходил и раньше на медведя и не раз, но впервые пошёл в одиночку. Это очевидная рискованная глупость. А случилось всё так.

Мы возвращались из Асбина от Ньорда, где на этот раз мы не воевали, а лишь охотились. Лесов хватает по всей Свее, но таких дремучих, как в Асбине ещё поискать. И дичи там, конечно, как нигде.

Приближённые алаи Ньорда, сам Ньорд, Торвард и Гуннар дружно восхитились, как я с одной стрелы свалил кабана.

И только Берси, усмехнувшись, пнул ногой мой трофей:

— Велика победа — прикончить затравленного зверя.

— Вот как!? — вспыхнул я, а остальные, изумлённые наглостью и несправедливостью его слов, открыли рты.

Выстрел был отменный — прямо в глаз, я на бегу убил вепря. И оспаривать это, значит не признавать очевидного. Чего он хочет?!

— Вот выйти на медведя один на один, да не с рогатиной, а с одним кинжалом … — продолжил усмехаться Берси.

— Ты сам-то ходил? — возмутился Гуннар.

— Так я и не Кай! Не хакан даже, как вы все, — ответил Берси, усмехаясь.

Это было похоже на пощёчину.

— С одним кинжалом? — повторил я.

— Кай, не слушай его! — сказал Торвард.

Ньорд усмехался, прищурив хитрые глаза, но не сказал ничего.

— Значит, с одним кинжалом, — повторил я.

Я понимал, что Берси нарочно, подначивает меня при всех, ожидая, что я дам слабину. Но не ответить я не мог. Очень глупо и рискованно, но отступить нельзя.

— Хорошо, Берси, я могу хоть сейчас…

— О, нет! — воскликнул Ньорд, — только не в Асбине, не на моей земле. Рангхильда меня со свету Меня сживёт, если что с тобой сделается. Езжайте в свой Брандстан, там и меряйтесь храбростью и дуростью.

Вот так я и пошёл на медведя один.

Надо сказать, что найти зверя уже была задача, хотя их водится в наших краях во множестве. Но как нарочно я пробродил два с лишком дня без толку. На ночлег я устраивался у костра, поснидав лепёшками и солониной, запил водой из ручья. Завернувшись в плащ, я смотрел на языки пламени, мне было тепло. Я засыпал быстро и крепко, просыпаясь от утреннего холода. Умывался, вычищал зубы, пил воду с мёдом, но не ел, натощак легче и идти и биться, если придётся, наконец.

Едва на третье утро я снарядился, из-за деревьев вышел олень с огромными ветвистыми рогами. Странно, что не сбросил ещё — скоро зима, последние дни дохаживает с этим украшением должно быть. Он повернул голову, глядя на меня большим красивым глазом.

— Здравствуй, Лесной конунг, — сказал я вполголоса, боясь вспугнуть его. — Что скажешь?

Он повернул немного голову, кивнул царственной головой, снова посмотрел на меня и ушёл не спеша за деревья. Он ушёл так тихо, будто не ступал по земле. Будто он был не настоящий олень, а призрак. Или Бог, принявший вид оленя… Может,