Франк Фрёлик вовремя заметил свободное место и припарковал служебную машину в нескольких метрах от дорожки, ведущей к жилому комплексу в Хаврcвее. Стоя в кабине лифта, которая медленно поднималась на третий этаж, он продолжал размышлять о татуировках. Рагнар Травос считал, что татуировки – это красиво. Фрёлику казалось, что он никогда не сможет видеть в тату просто красивые картинки. Татуировка становится неотъемлемой частью человеческого тела… Поэтому и тело становится частью татуировки. Любой вид нательного искусства, который нельзя удалить, становится частью того или иного человека. Или, наоборот, человек становится частью своей татуировки. Поэтому рисунок очень важен… Хорошо, что Катрине Браттеруд не попросила сделать себе банальную татуировку вроде кошки… Низ ее живота украшал таинственный цветок с множеством лепестков. Независимо от того, что рассказывали о ней Аннабет Ос и другие, Катрине останется женщиной с украшенным низом живота – покойницей с рисунком на животе; татуировка будет выделяться и станет неотъемлемой частью Катрине всякий раз, как он будет думать о ней как о живой женщине. «Вот что самое трудное, – подумал Фрёлик. – Я считаю татуировку Катрине одной из важнейших ее черт, и потому мне трудно судить о ней».

Он открыл дверцу лифта и вышел на площадку. Цветок – не просто цветок, а какой-то символ. Выполнен очень искусно; два узких, длинных лепестка спускаются от пупка к паху. Странно, что в голове вертятся мысли о татуировке, а не о других вещах: например, о ее детстве, о наркомании…

Увидев, что дверь в его квартиру приоткрыта, Франк приуныл. Он понял, что его ждет. К тому же изнутри доносилось жужжание пылесоса. Сегодня ему меньше всего хотелось его слышать. День выдался трудный; он напряженно работал и мало ел. Несколько секунд он постоял перед дверью, размышляя. Может, повернуть назад? Поехать в центр, выпить пива и переждать… Через пару часов она уйдет. Нет. Уезжать нельзя, ведь ему в любой миг может позвонить Гунарстранна, чтобы расспросить, что ему удалось выяснить… Он распахнул дверь и перешагнул через желтый пылесос, загородивший проход.

Увидев его, она громко поздоровалась, не выключая пылесоса, и крикнула:

– Еда на кухне, на столе!

У матери Франка было двое детей, за которыми она продолжала присматривать. Сестра Франка только радовалась материнской заботе – мама облегчала ей жизнь. Если у тебя двое маленьких детей и муж, который работает посменно, помощь тебе никогда не помешает. Франк относился к маминым заботам по-другому. Его раздражали ее упреки по поводу свинарника, который он развел в своей квартире, и стремление прибраться. Кроме того, она осуждала многочисленные пивные бутылки в холодильнике.

Он скинул туфли и вошел в гостиную, сделав вид, что не услышал ее замечания, что шнурки нужно аккуратно развязывать. Телевизор работал без звука. Флойд, английский телеповар, нарезал имбирь соломкой и бросил в кастрюлю, а затем взял бутылку с вином.

Фрёлик вяло плюхнулся на диван, а ноги положил на стол, который, собственно говоря, и столом-то не был. Старый корабельный сундук из неструганых досок служил подставкой под ноги, столом и полкой для мелочей, которые удобно держать под рукой, например пульт дистанционного управления и мобильный телефон.

Он посмотрел на экран. Флойд отхлебнул красного вина, склонился над кастрюлей, понюхал содержимое… Франк взял пульт и выключил телевизор.

«А может быть, – думал он, – я видел Катрине в городе. Может быть, даже повернулся ей вслед… залюбовался ею… или украдкой посматривал на нее в трамвае, заметил ее профиль, когда она сидела, уткнувшись носом в журнал или газету…»

Ход его мыслей нарушил глухой удар: дверь широко распахнулась. Пятясь, вошла мама, волоча за собой пылесос. Так уж она устроена. Ее невозможно остановить, как бормашину в детской книжке про «зубных троллей» Кариуса и Бактуса.

– Полегче! – проворчал он в приступе раздражения.

Но мама, как всегда, не обратила на его слова никакого внимания и продолжала сосредоточенно пылесосить. Щетка поползла под телевизор…

– Осторожнее! – закричал он.

– А? Что? – Мама водила щеткой между проводами от DVD-проигрывателя и телевизора.

– Ничего не трогай! – закричал он, вскакивая и выключая желтый пылесос. Мотор жалобно взвизгнул и заглох.

Мама выпрямилась и подбоченилась. Ее воинственная поза пресекала любое сопротивление в зародыше.

– В том месте я наведу порядок сам, – ласково заговорил Франк. – У меня там мушки не в коробке! – Он показал на оперенные искусственные мушки для ловли форели в углу стола. – Твой пылесос может их засосать!

Мама смерила его суровым взглядом.

– Я сижу и пытаюсь думать, – продолжал он еще более кротко.

– Думай где-нибудь в другом месте! – Мама еще больше выпятила живот. – Раз уж я приехала, то помогу тебе. А ты пока иди на кухню, съешь чего-нибудь.

Он понял, что проиграл; ссутулившись, вышел из комнаты, закрыл за собой дверь и присел к окну, глядя на шоссе Е6. Мимо дома ползла вереница машин.

Труп. Мертвая женщина… На ней ничего – ни одежды, ни украшений, ни личных вещей. Только приметная татуировка вокруг пупка. Потом, конечно, они узнали о ней побольше – после того как патологоанатом аккуратно вскрыл ее.

И дело вовсе не в том, что она лежала на столе в прозекторской. Надо понять что-то другое. Невозможно узнать, о чем она думала в последние секунды своей жизни, когда убийца затянул петлю у нее на шее. Да, о чем она думала перед тем, как ее окружил мрак? А потом… Франка передернуло, когда он вспомнил, что ее труп выбросили – буквально выкинули, как сломанную игрушку, как мусор, как пустую оболочку. Самым ужасным, самым отвратительным было даже не само убийство и все, что ему предшествовало, а то, что убийца выбросил труп в канаву…

«Наверное, старею, – подумал Фрёлик. – Сегодня всю ночь буду думать о ней…» Он задумчиво жевал бутерброд с салями и толстым слоем креветочного салата. Потом открыл холодильник, достал красный пакет с молоком, проверил, не истек ли срок годности, и стал жадно пить.

Наконец в гостиной стало тихо. Мать выключила пылесос и убрала его в шкаф в прихожей.

– Ничего удивительного, что ты не женат! – крикнула она. – Стоит только взглянуть на твою квартиру!

Он поспешно взял две чашки и разлил кофе, сваренный мамой в кофеварке. Попутно заметил чисто вымытое окно и сразу пожалел о своей агрессивности.

– Спасибо, – прошептал он, стыдясь самого себя, когда мама села за стол. – Потом я отвезу тебя домой.

– На твоем мотоцикле больше ни за что не поеду! – отрезала мать и встала, чтобы найти сахар.

Франк улыбнулся, вспомнив, как она сидела в коляске и мчалась с ним по Рингвею. Она обеими руками придерживала шляпку и напоминала горошину в стручке.

– У меня машина, – сказал он.

Она покачала головой:

– Тогда тем более лучше на метро! – Сахар она употребляла вприкуску. – Чтобы никто из соседей потом не сплетничал: мол, меня уже возят домой в полицейской машине!