Опустел подсумок, оказывается, я выпустил тридцать пуль. Заглядывая в патронник, ощутил запах горелой древесины, ствол от быстрой стрельбы раскалился. Спрыгнул в свой окоп, где оставался Гриша Черных, стал выгребать обоймы. Дальнейшие события приняли совсем неожиданный оборот. Кто-то закричал сверху:

– Ты чего прячешься?

Над нами стоял майор с двумя шпалами в петлицах. Рядом политработник, тоже со шпалами, и лейтенант с автоматом. Я разглядел в руке майора пистолет, он размахивал им передо мной.

– Немедленно атаковать. Нельзя отсиживаться!

Я не смогу ответить на вопрос, насколько правильно действовал майор, командир соседнего полка, предпринимая безнадежную атаку. Крепко выпивший, с красным от жары и водки лицом, он показывал стволом ТТ в сторону растерявшихся немцев. Очень редко случалось видеть их растерянность, и это действовало не менее убедительно, чем группа командиров, заставивших нас вылезти из глубоких удобных окопов.

– Быстрее, вперед!

Елесин пытался спорить, что мы не получали такого приказа от своего комбата.

– Нельзя, товарищ старший батальонный комиссар.

Оказывается, вот какое большое звание носил незнакомый политработник.

– Фашисты убегают. Немедленно атаковать!

Мы рванули вперед. Кто-то примкнул штык, я бежал с пустым карабином. Карманы, набитые обоймами, хлопали по ногам. Штаны сползали, я поддерживал их одной рукой. Дружная атака. Она не испугала, а скорее отрезвила немцев. Пока я возился на бегу со штанами и загонял в казенник обойму, они залегли и открыли огонь. Роли поменялись, мы оказались в незавидном положении. Началась рукопашная схватка, но на нашем участке перевес склонился в сторону фрицев. Они оказали ожесточенное сопротивление, а пулеметы двух бронетранспортеров, укрытые за щитками, посылали длинные очереди, отсекая часть атакующих. Обе машины медленно двигались вперед.

Под раздачу крепко угодили красноармейцы соседнего полка. Они падали один за другим, не добежав совсем немного. Теперь они убегали, получая пули в спину. Кто-то отчаянно пытался прорваться сквозь огонь немецких бронетранспортеров и встретиться с врагом лицом к лицу. Это мало кому удавалось, самые смелые погибли от пуль в лицо и грудь.

Нашу роту спасло от разгрома вмешательство старшего лейтенанта Рогожина. Он приказал выкатить «максим», расчет сумел продержаться под огнем считаные минуты. Затем крупнокалиберные пули разорвали кожух, пробили щит, и два пулеметчика остались лежать возле прославленного оружия Гражданской войны. Погибший расчет дал нам возможность добежать до окопов и спрыгнуть в спасительные норы. Не надо искать героев где-то далеко – два пулеметчика оказались такими героями. Они даже сумели повредить двигатель одного из бронетранспортеров. Захлебываясь выхлопами дыма, бронированная машина пятилась назад.

Все это происходило ярким летним днем, солнце еще не успело подняться высоко. Пологие холмы покрылись телами людей в выгоревших гимнастерках и голубовато-серых френчах. Я различал среди массы тел добротные немецкие каски, ребристые противогазные футляры, похожие на короткие пулеметные кожухи. Один из убитых немецких пехотинцев разбросал ноги, блестели отполированные о землю подковы. Застреленный мною танкист лежал, скорчившись. Черный маслянистый комбинезон, непокрытая голова, коротко стриженные волосы.

А наши бойцы… Сколько их осталось лежать, сосчитать невозможно. Меня трясло, я не мог свернуть цигарку. Сыпался табак, рвалась бумага. Самокрутку сделал Гриша Черных и дал прикурить. Он же отодвинул в угол карабин, не забыв его проверить. Пустая магазинная коробка, единственный оставшийся патрон в стволе. Я не помнил, когда выпустил четыре других.

– Елесина убили, – сообщил он.

Я кивнул в ответ. В бою много чего не замечаешь, сейчас страх догонял сознание. Тело продолжало трястись так, что порвал зубами цигарку, выплюнул крупные махорочные зерна и тлевшую бумагу.

– Как это случилось? – спросил я.

Гриша Черных, мой земляк из города Михайловки, показывая куда-то пальцем, выругался:

– Глянь, что творят, сволочи!

Фрицы пытались добить наших раненых, выползавших из груды тел. Гриша потянул на бруствер винтовку. Взвод открыл дружный огонь, отвлекая вражеских пулеметчиков, заодно добивая немецких раненых. На дно окопа сыпались латунные гильзы и хрустели под ногами.

Я много чего не увидел в том бою. Например, как погиб политрук Юрий Матвеевич Елесин.

Он попал к нам случайно, когда из курсантов сколачивали батальон для отправки на фронт. Срочно требовались политруки рот, их заместители, парторги, политработники в штаб батальона. Юрий Елесин имел университетское образование, учился неподалеку от нас на курсах военных журналистов. Там бросили призыв, на который откликнулись несколько будущих журналистов. Юрия Елесина планировали на должность комиссара батальона, однако он вляпался в историю из анекдота о неверной жене и муже, неожиданно вернувшемся из командировки. Главным героем-любовником той истории стал Юрий Елесин, мужик видный, для женщин привлекательный. Несмотря на войну, людей тянет на любовь. Обманутый муж оказался шишкой в большом звании, кажется, один из политических руководителей учебных курсов. Он отомстил Елесину, забраковав его кандидатуру в комиссары батальона. Мол, не хватает опыта. Ведь должность нешуточная – семьсот человек, три роты, вспомогательные подразделения, целый штат командиров.

Юрий Елесин не соглашался идти в политруки роты и вернулся бы на престижные журналистские курсы, но колесо закрутилось. Он вышагивал во главе ротной колонны и глотал вместе с нами пыль. В батальоне не слишком понимали его тонкий юмор и высокое образование, зато оценили независимый характер, полное неприятие фискальства. От одного слова «политдонесение» тошнить начнет.

С Юрия Матвеевича мгновенно слетел налет аристократичности, рота не тот уровень. Остались, кроме других качеств, личная смелость и резкие суждения, несвойственные политработникам. Елесина оценил заслуженный командир Рогожин, они вместе выпивали, привязывались в эшелоне к медсестрам. Словом, Юрий Матвеевич вел себя как настоящий десантник и доказал это в бою. В свою первую и последнюю атаку политрук побежал смело, подавая пример бойцам. Он даже успел свалить прикладом немца, а затем был заколот штыком. Его гибель видели Гриша Черных и ефрейтор Борисюк.

Ефрейтор, отлично владевший оружием, бросился на фрица, который не слишком расторопно вытаскивал ножевой штык из тела политрука, и проколол его умелым выпадом. Затем отбил четырехгранным штыком нападение вражеского пехотинца на Гришу Черных и лишь затем отступил. Пришлый сержант, Павел Кузьмич Шмаков действовал умело и напористо. Именно его бутылки с горючей смесью подожгли танк, а когда поступила команда бежать в атаку, он оказался впереди. Застрелил в упор немецкого пехотинца, подобрал автомат, затем прикрывал отступление взвода. Даже в горячке сумел разобраться в незнакомом оружии и отступал последним.

Артиллеристы также воевали смело. Легкую полковую пушку разбило в начале боя. Расчет тяжелой 107-миллиметровки добил прорвавшийся на позиции танк. Орудие продолжало вести огонь, даже когда смяло щит и раскидало часть расчета. Последние осколочные снаряды пушкари израсходовали, опустив ствол на максимально низкий угол склонения. Языки пламени из ствола сожгли траву перед их окопом.