Франции XVI века указала, что, хотя первые технологии книгопечатания начали делать книги коммерческими, капиталистическими предметами, экономика подарков в XVI веке еще сохраняла ауру допечатной эры. Она утверждает, что и в печатной, и в рукописной форме книга «была привилегированным предметом, который сопротивлялся перманентному присвоению и в котором было совершенно неверно видеть лишь источник выгоды». И какие-то следы этой ауры до сих пор сохраняются в книгах, чего нельзя сказать, например, о модных аксессуарах или косметике (а также о других мелких хорошеньких вещицах, преподносимых в подарок). Да, книги являются предметами коммерции, но они несут с собой эмоциональные и дружеские связи, а значит, подтверждают теорию дара, предложенную Моссом, а не остаются всего лишь имуществом.

Практика подарочных надписей на книгах подтверждает, что такой подарок свидетельствует об отношениях со стажем, а не просто о разовом обмене: вот почему с грустным чувством, как будто ты что-то подсмотрел, обнаруживаешь их в книгах, стоящих на полках букинистических магазинов. Возвращенные в сферу «предметов потребления», такие книги сохранили теплоту чувств в надписях, но сами надписи оказались вырваны из контекста, в котором они имели смысл. Это подтверждается онлайн-наблюдениями Уэйна Гудерема. Как сложилась жизнь Пола, получившего в подарок книгу Карла Маркса, вышедшую в издательстве Loveday, «с надеждой, что ты всю жизнь, всем сердцем и разумом, будешь бороться за мир, демократический в политическом смысле и равный для всех в общественном и экономическом отношениях»? Ну и как ты, Пол, - боролся? А как поступила «моя дорогая женушка», получив в подарок роман Антонии Байетт «Вавилонская башня» с наказом «читать, пока я далеко, но мечтаю о тебе»: кинула книжку в сумку из благотворительного магазина и удрала со своим инструктором по пилатесу? В Валентинов день Эстер подарила Андреасу сборник любовных стихотворений; долго ли он простоял у него на полке? Самое замечательное в этих надписях - это подтверждение, что подаренные книги всегда свидетельствуют об особых отношениях между дарящим и одаряемым. Все книги невидимо маркированы такими историями: надписи делают эти связи видимыми, действуют подобно библиографической бариевой кашице. Следующие владельцы, наследуя предысторию своего нового приобретения, вынуждены признать, что книга с написанным на ней эмоциональным посвящением, милым прозвищем или очень личным обращением не может уже полностью принадлежать им одним.

А вот из следующей главы мы узнаем, как трем владельцам книг удалось сделать так, что этот старинный обычай послужил противоположной цели и вписал притязания на книги в продуманную стратегию самопрезентации.

4

«Шелфи»: Энн, Мэрилин и мадам де Помпадур

Неожиданным эффектом перехода на онлайн-встречи и интервью во время пандемии стало пристальное внимание к книгам, которые читают политики, ученые мужи и коллеги. У аккаунта в «Твиттере» под названием Bookcase Credibility, то есть «книжный шкаф как кредит доверия» (читай: «то, что ты говоришь, не так важно, как то, что стоит у тебя в книжном шкафу»), оказалось почти 100 тысяч подписчиков; а там были всего лишь фотографии книжных шкафов, снабженные остроумными подписями. За спиной члена кабинета министров, переживающего не лучшие времена, казалось, взывает о помощи книга под названием «Что сработает» (What Works); кто-то заметил, что книги на полках расставлены по цветам; кто-то радостно написал, как много там книг, написанных хозяином кабинета, а некоторые даже повернуты обложками к зрителю, как в книжных магазинах. «Семиотика» книжного шкафа, на фоне которого делались снимки, начала играть такую важную роль, что у компаний, прежде продававших подержанные книги декораторам фильмов и сериалов, во время локдауна взлетели продажи на внутреннем рынке, а их консультанты теперь создают для робких новичков убедительную подборку томов, рассчитанную на то, чтобы произвести желаемый эффект, когда ее снимут на камеру.

Уже несколько веков подряд людям свойственно ассоциировать конкретные книги с конкретными людьми, и сейчас мы подтвердим это на примере портретов трех женщин - любительниц чтения. Каждая из них выбрала тщательно продуманную композицию с книгой (или книгами), чтобы сформировать восприятие зрителей. Изображение каждой явно не соответствует привычному представлению о них, или, если хотите, стереотипному представлению о том, что отнюдь не женщины, а мужчины умны, образованны и любят книгу.

Первый портрет, о котором мы поговорим, появился в Англии в XVII веке: это так называемая «Большая картина» (Great Picture) леди Энн Клиффорд. Почти всю свою взрослую жизнь Клиффорд (1590-1676) вела судебные тяжбы за наследственные права на землю и поместья вокруг города Скиптон на севере Англии, принадлежавшие ее семье. Ее упорство в конце концов было вознаграждено, и, вступив в права наследования, она увековечила память о своей борьбе в огромной картине-триптихе. «Большая картина» представляет собой «бюджетный вариант» в стиле модного тогда придворного живописца Антониса ван Дейка: ее автор неизвестен, но, по-видимому, это был фламандец Ян ван Белкамп. Портрет был заказан примерно в 1646 году скорее по личным, чем по общественным соображениям, хотя в тот год Карл I сдался парламентской армии и было опубликовано первое собрание поэтических произведений Джона Мильтона. На левой створке триптиха изображена пятнадцатилетняя Энн как раз в то время, когда умер ее отец, и по закону она должна была вступить в наследство. На правой створке ей уже за пятьдесят, и она наконец стала владелицей своего поместья, но в компании лишь кота и собаки. В центральной части мы видим изображенных в полный рост ее родителей, Джорджа и Маргарет Клиффорд, и двух младших братьев, умерших еще в детстве; после этого она и стала единственной наследницей, потому что согласно правилу майората все владения Клиффордов должны были передаваться по прямой линии, хотя бы даже и по женской. Несколько неожиданная подпись объясняет, что мальчики нарисованы после зачатия Энн, но до появления ее на свет, так что можно говорить, что на центральном, семейном портрете она присутствует невидимо, так сказать, на клеточном уровне. Мы видим три возраста Энн: плод в утробе матери, подросток, вдова. Множество изображенных на картине гербов и миниатюрных портретов образуют большую генеалогическую сеть, в которой с должным почтением представлены женщины. Картина, хранящаяся сейчас в художественной галерее Эббот-Холл города Кендал, имеет размер примерно 5 на 3 метра, а люди, представленные на ней, изображены в полный рост. Полотно - и его копия, потому что предполагалось разместить их в двух родовых семействах Клиффорд, - передает, насколько важна семья и ее наследие в жизни леди Энн Клиффорд, и представляет собой визуальный аналог «Больших книг», семейных хроник, написанных под ее диктовку.

При этом наиболее значительный элемент изображения указывает на еще одну константу жизни Энн. На