Паркер сглотнула, во рту было горько от желчи. Дурнота начала расползаться по всему телу. Она чувствовала, что ее вот-вот вырвет.

– Вряд ли я переживу поминки, – прошептала Паркер и, подтянув ноги на скамейку, уткнулась лбом в колени. – Мигрень. Ужасная. Мне нужно лечь.

– Хорошо, – ласково сказала Джулия. – Все нормально. К тому же я не думаю, что кто-то на той вечеринке видел тебя рядом с Ноланом. Тебе не о чем беспокоиться.

– Я и не беспокоюсь! – Голос Паркер прозвучал резче, чем ей хотелось.

Но ее желудок содрогался от спазмов. Джулия права, никто не видел ее на вечеринке. Она же девочка-невидимка. Нет никаких причин поддаваться паранойе.

Джулия встала.

– Давай-ка отведем тебя домой, ладно? Ко мне домой, разумеется. Ты выглядишь просто ужасно.

– Нет! – Паркер покачала головой и тут же пожалела от этом, потому что убийственная волна боли прокатилась по всему ее телу. – Иди. Ава права. Ты должна появиться на поминках. Я смогу сама добраться до тебя.

Джулия уставилась на нее долгим испытующим взглядом. Потом крепко обняла.

– Позвони мне, если что-нибудь понадобится, ладно?

– Ладно, обещаю.

Джулия отдала ей зонтик, накинула капюшон и быстро зашагала под дождем в сторону улицы, где оставила свою машину. Несколько долгих минут Паркер сидела неподвижно, глядя ей вслед. Потом заметила горгулью, сидевшую на высоком карнизе над церковной стеной. Горгулья показывала ей язык. Дрожь пробежала по телу Паркер, когда она поймала взгляд ее злобных маленьких глазок.

«Не о чем беспокоиться, – подумала она. – Никто не заподозрит, что ты принимала в этом участие».

Но она никак не могла отделаться от ощущения, что ее и без того пропащая жизнь очень скоро пойдет под откос.

– Смычковые, я вас не слышу! – закричала миссис Рабинович, указывая на скрипки. – Это крещендо должно быть мощным!

Мак сидела на крохотном табурете в музыкальном крыле средней школы Бэкона, зажав виолончель между коленей. Был понедельник, и миссис Рабинович заставила их репетировать похоронный марш Малера. Она добавила его в программу осеннего концерта в память о Нолане.

В аудитории пахло цветочным освежителем воздуха Febreze, которым миссис Рабинович всегда брызгала перед репетицией, на стенах висели портреты знаменитых дирижеров и композиторов – суетливый Моцарт, рассеянный Бетховен, надменный Скарлатти, который, казалось Маккензи, все время следит за ней проницательным взглядом. Сегодня же ей чудилось, будто все портреты гневно смотрят на нее, обвиняя в том, что она сделала с Ноланом. Она до сих пор не могла понять, что случилось. Неужели кто-то действительно пытается подставить их?

«Это ты выложила в сеть те фотографии, – твердил безжалостный голос в ее в голове. – И ты всерьез думаешь, будто фокус с фальшивым электронным адресом, которому тебя научил парень из музыкального лагеря, обманет полицейских? Да они в два счета тебя вычислят!»

Сидевшая рядом с ней Клэр – сегодня она была вторая виолончель, а Мак первая – раскачивалась взад-вперед в такт музыке. Когда они добрались до конца страницы партитуры, Клэр торопливо перевернула ее и снова схватила смычок. У них было заведено, что второй номер всегда переворачивает страницы. Мак никогда не забывала об этих обязанностях: они с Клэр постоянно менялись местами, что было несложно, ведь они были почти одинаково талантливы.

Когда Мак снова подняла глаза, в классе было тихо, а миссис Р. в упор смотрела на нее.

– Маккензи, вы отстаете на полтакта!

Мак моргнула.

– Я?

Миссис Р. кивнула.

– Разве вы не заметили?

Мак запаниковала. Неужели она настолько забылась?

Клэр с сочувствием посмотрела на Маккензи.

– Мы все сегодня слегка не в себе.

Это еще было слабо сказано. Мак целый день казалось, что она вот-вот упадет в обморок. Еще хуже ей стало после объявления, которое директор Оката сделал сразу после того, как они вернулись в класс с обеда.

«Социальные работники в любое время ждут всех, кто нуждается в дополнительной поддержке. Напоминаю, что если вы располагаете какой-либо информацией по поводу вечеринки у Нолана Хотчкисса, пожалуйста, сообщите об этом своему учителю или школьному психологу – никто не будет задавать никаких вопросов».

«Никто не будет задавать вопросов». Эти слова снова и снова крутились в мозгу у Мак, когда она водила смычком по струнам. Может быть, стоит сделать первый шаг? Вдруг они, сами того не зная, видели что-то важное? Может быть, они помогут поймать настоящего убийцу?

– Эй.

Мак оглянулась. Клэр сидела рядом с ней, ее смычок был аккуратно прислонен к инструменту. Она вытащила коричневый бумажный пакетик, протянула его Мак и прошептала:

– Это тебе.

Мак заглянула в пакетик. Он был почти доверху заполнен крошечными желейными виолончелями. Маккензи обожала жевательные конфетки, а виолончели было особенно трудно найти, они продавались только в одной кондитерской в Сиэтле.

Она посмотрела на Клэр.

– По какому поводу?

Подруга пожала плечами.

– Просто моральная поддержка. Ты в последние дни какая-то грустная.

В ее лице не было ни тени злорадства. Ни следа издевательского манипулирования, только добрый и честный взгляд заботливой подруги. Во рту у Мак сразу стало кисло. «Ты целовала ее парня, – упрекнул ее внутренний голос. – Ты говорила про нее всякие гадости на киноведении. И этого уже назад не вернешь».

Впервые в жизни Маккензи задалась вопросом, уж не чудовище ли она сама.

Внезапно дверь в класс распахнулась, и все головы, словно по команде, повернулись к ним. Миссис Рабинович слегка вздрогнула и тоже обернулась. В аудиторию вошли двое мужчин в костюмах. Несколько мгновений они всматривались в музыкантов оркестра.

– Простите, что прерываем, – сказал темнокожий мужчина в темно-сером костюме. Он был огромный, не меньше шести футов ростом. Разговаривал он раскатистым баритоном, который без труда заполнил собой весь класс.

Миссис Рабинович спустилась с возвышения. Рядом с вошедшим она выглядела совсем крошечной, а пушистый коричневый кардиган придавал ей сходство с толстеньким плюшевым медвежонком.

– Чем мы можем вам помочь?

– Я детектив Петерс, а это мой коллега, детектив Макминнамин. Мы собираем информацию о том, что случилось на вечеринке на прошлой неделе. Уделите нам несколько минут?

Миссис Рабинович жестом показала, что передает бразды правления в его руки, но вперед вышел не Петерс, а Макминнамин – тощий бледный мужчина с передними зубами, как у кролика, в руках он держал стопку карточек для записей. Он прищурился и окинул аудиторию цепким взглядом.