— Понимаю…

Она облизала пересохшие губы. Ей хотелось вырвать у него из рук письмо и одновременно вовсе не хотелось его трогать. Ей было страшно и больно. Она вновь подняла на него глаза.

— Значит, вся ваша родня поблизости…

— Совершенно верно.

— Племянники?

— Племянников пока нет. Брат и сестра с этим не торопятся.

— Все равно, рано или поздно появятся.

Рианнон как могла оттягивала момент прочтения письма.

— Прошу прощения. Мне не хочется причинять вам новую боль, но это письмо адресовано вам. Мне казалось, вы захотите прочитать его…

Он был красив, как и его брат. Учтив и с добрым сердцем.

— Я хочу… — подтвердила она. — Очень хочу…

В ее глазах блеснули слезы. Она разозлилась на себя и, покраснев, смахнула их кончиками пальцев. Затем протянула руку за письмом.

— Я пока оставлю вас, а потом вернусь, — вежливо проговорил полковник.

Он вышел из комнаты и аккуратно прикрыл за собой дверь. Рианнон вскрыла конверт. Бумага была чистая и белая. Как она могла так сохраниться, ведь столько времени прошло?

Милая жена.

Если ты читаешь эти строки, значит, меня нет в живых, и я сгинул в великой битве за свободу нации и сохранение единства страны. Видит Бог, правда на нашей стороне. Мне не страшно было умирать. Я сожалею лишь о том, что не увижусь с тобой, хотя в последнее время я еще больше уверился, что ты стала частью моей жизни навечно. Как жаль, что нам так и не дали побыть вместе достаточно долго. Я пишу вовсе не для того, чтобы разбить тебе сердце, и не для того, чтобы погрузить в состояние еще большей скорби и отчаяния. Напротив! Я хочу напомнить тебе, что ты всегда радовалась жизни, как летнему солнышку, что у тебя есть характер, что ты сильная (а вдобавок еще и упрямая, моя дорогая)! Убежден, что все это поможет тебе пережить разлуку и спастись в горнине страданий, расколовших страну. Не сомневайся, любимая, что я буду молиться за тебя с небес. Хотя бы в память обо мне заклинаю тебя — цепляйся за жизнь изо всех сил, цени ее во всех проявлениях, постарайся обрести счастье без меня. Ибо слабость и нежелание жить в столь лихие времена, сознательный отказ от того немногого, что осталось сейчас хорошего и светлого, будут расценены Господом как величайшее преступление с твоей стороны. Помни обо мне, но не носи по мне траур. Пусть мой образ помогает, а не мешает тебе жить. С любовью и наказом жить, преданный тебе муж Ричард.

Строчки поплыли перед ее глазами, письмо выпало из внезапно ослабевших рук. Рианнон закрыла лицо ладонями и расплакалась. Рыдания рвали ей сердце, плечи содрогались. Боже, неужели она действительно совершила гнусную измену этому человеку, лучшему из всех, своему любимому мужу?..

Джулиан продолжал наблюдать за домом. Вскоре он увидел, что брат расставил посты, а сам повернул коня точно на опушку. Он был один.

— Сюда, брат… — позвал Джулиан.

Йен мгновенно развернул коня. Он узнал голос брата, но не стал рисковать. В грудь Джулиану смотрело дуло точно такого же «кольта», какой висел за поясом у него самого.

— Я один.

— Теперь вижу.

Йен убрал оружие и слез с коня. Братья осторожно приблизились друг к другу. Джулиан широко улыбнулся и обнял Йена. На войне им не часто доводилось встречаться, так что каждое такое свидание было настоящим подарком.

— Что-то случилось? Почему ты здесь? Я думал, ты сражаешься на Севере. Я слышал, что тебя назначили передавать сведения от Линкольна какому-то вашему генералу, который пытается сейчас сдержать Ли.

— Кому-то приходится ездить и в форт Святого Августина. И это делаю я.

— А попутно навещаешь свою семью. Очень удобно.

Йен усмехнулся:

— Ты отлично знаешь, что я человек военный и езжу сюда вовсе не ради семьи. Хотя то, что она живет в Святом Августине, это действительно удобно. Но командование не случайно посылает в эти места именно меня. У меня гораздо больше шансов избежать по дороге встречи с мятежниками вроде тебя. Я хорошо знаю вашего брата и все ваши хитрости.

— Я не мятежник, Йен. Я врач.

— До меня доходили слухи о том, что ты принимаешь участие в боевых действиях.

— Когда в меня стреляют, я стреляю в ответ.

— Таким образом, у каждого северянина есть хороший повод послать тебе пулю в лоб. Впрочем, участвуешь ты в боях или нет, не имеет значения. Ты служишь врагу. На этой войне убили уже много врачей с той и с другой стороны.

— И гражданских тоже, Йен. Что же ты мне прикажешь делать, когда твои друзья пытаются меня укокошить? Подставлять им другую щеку?

— Нет. Не будем об этом. Я просто рад, что ты пока жив.

— Выжить — наша общая задача, — отозвался Джулиан.

Ему было неприятно думать о том, что его собственная семья раскололась в результате этой войны на две части, одни воевали за Юг, другие за Север, в стороне не остался никто. Ни они с Йеном, ни их сестра Тиа, ни двоюродные братья и сестры — Дженнифер, Джером, Брент и Сидни.

В глазах дяди Джеймса федеральное правительство являлось олицетворением зла. Оно уничтожало народ его матери — индейцев семинолов. Это правительство несло с собой разорение, смерть и страдания для людей. Поэтому Джеймс был ярым конфедератом. Его старший сын Джером заделался морским контрабандистом, проникавшим за пределы блокады, устроенной северянами вдоль южного побережья. Младший, Брент, служил врачом в армии северной Виргинии. Дженнифер одно время была разведчицей у южан. Ее мужа убили янки. Но рискованное ремесло едва не привело на виселицу и ее саму. Сидни работала в госпиталях южан, а в последнее время находилась в Вашингтоне и устраивала обмены пленными.

Йен взял сторону Севера, зная, что станет изгоем в собственной семье. Впрочем, ему симпатизировал их отец, Джаррет Маккензи, остававшийся сторонником единого государства. Джулиан и Тиа воевали на стороне Юга.

Все Маккензи регулярно переходили линию фронта, чтобы встретиться или передать весточки друг о друге. Это было опасно, но опасности их не останавливали. Все-таки родство оказывалось сильнее политических пристрастий. Джулиан довольно часто виделся с Джеромом, тот поставлял ему лекарства и препараты. С родным же братом он встречался гораздо реже.

Они были враги.

— Как Алана, Риса? Дети? — спросил Джулиан.

Йен ответил после секундной паузы:

— Все прекрасно и вполне благополучно. Давно видел мать и отца?

— Давно, но Тиа ездила домой пару недель назад и сказала, что там все нормально.

— Мне недостает стариков… — вдруг признался Йен. Он снял шляпу и утер ладонью испарину со лба. — Мне недостает дома и всего, что с ним связано. Помнишь старые времена, братишка, наши разговоры, споры?