— Наши друзья с юга? — переспросила она, чтобы остановить нескончаемый поток слов.

Он бросил на неё странный взгляд, словно решил, что она издевается над ним.

— Наши друзья — большие специалисты по цементу, — сказал он после минутной паузы. — Они снабжают консорциум дешёвыми жилыми блоками, автоматическими кормушками, бетонными хлевами, где свиноматку можно отделить от приплода, чтобы она их не придавила…

Они выехали на асфальтированную дорогу, ведущую в Урбино. Облегчённо вздохнув, Шарлотта перестала прислушиваться к словам Прокопио и обратилась мыслями к высоким зубчатым стенам герцогского дворца.

— …если свиноматке есть где повернуться, — продолжал зудеть голос рядом.

«Камелот», — подумала Шарлотта. Урбино всегда заслуживал такого названия, разумеется, между 1450 и 1508 годами, когда этой гористой страной правил свой король Артур, герцог-воин Федериго да Монтефельтро. Как там сказал о нём друг Рафаэля Бальдассар Кастильоне?[35]Что в ряду его славных деяний было возведение в Урбино «дворца, которому, как полагают многие, в Италии не сыщется равных по красоте, и обустроенного столь превосходно, что он больше кажется городом, нежели обычным дворцом». И действительно, с этого расстояния было невозможно сказать, где заканчивается замок и начинается город, и Урбино во времена Федериго затмевал любой европейский город в том, что касалось искусств, придворной жизни и приверженности к Новой Учёности. В библиотеке герцога были собраны все тексты той классической эпохи, а при его дворе — самые утончённые поэты, философы и люди света, как мужчины, так и женщины…

— Скорее всего они давят молодых из страха конкуренции, — сказал Прокопио.

Да, решила Шарлотта, не поддаваясь Прокопио, как он ни старался опустить её до своего уровня, Урбино больше представляет истинный дух Возрождения, чем даже Флоренция, город, который она находила мускулистым, суровым и непривлекательным, холостяцким. Флоренция всегда оставалась городом торговым и папским, правители интересовали её жителей меньше, чем футбол и банки, тогда как Урбино, подобно Сиене, был феодальным, проимператорским городом аристократов, освещённым последними бликами догорающего века рыцарства. «Сиена жжёная»[36]— цвет её кирпича! Флорентийские живописцы открыли масштабность, и буйный Мазаччо[37]изобразил Адама мускулистым, как тосканского работягу.

А Урбино? В Урбино был нежный Рафаэль.

Раздался громкий удар. Перед ними мелькнул фазан, на мгновенье прильнув, как средневековый любопытный Том,[38]к ветровому стеклу испуганным золотым глазом и своим геральдическим гребнем. Прокопио резко затормозил, и птица соскользнула, оставив после себя кровавое пятно на стекле со стороны водителя. Прокопио вышел из машины и прошёл назад по дороге. Шарлотта, не в силах оторвать взгляд от зеркала заднего вида, наблюдала, как он, освещённый красным светом задних фонарей, поднял фазана, умелым движением мясистых пальцев сломал ему шею и зашагал обратно, — всё это заняло не больше двух минут.

Он открыл заднюю дверцу. Машина вздрогнула, когда тяжёлая птица упала на пол. Он опустился на соседнее сиденье, вытирая ветошью кровь с рук. Тёмное липкое пятно осталось на рычаге передач и на баранке, несколько ярко-красных капель впиталось в его белые, аккуратно подвёрнутые двойные манжеты. Он включил дворники, которые принялись размазывать кровь по стеклу.

— Che cazzata! — грязно выругался он. — Извините, забыл залить, как это у вас называется, очиститель для стёкол.

Достал ветошь и вышел протереть ветровое стекло вручную. Когда он вернулся, по краям стекла оставались красные следы.

«Что я тут делаю с этим ужасным человеком?» Все в нём было ей отвратительно: толстое лицо, наманикюренные руки мясника с ободком — грязи? крови? — под ногтями, одежда с претензией на элегантность, так не подходящая его положению. Хотя нет, скорее, его амбициям.

— Между прочим, правительство привлекает голоса либералов заявлениями, что собирается запретить охоту на мелкую птицу! — сказал Прокопио, словно ничего не произошло. — Это легче, чем заниматься свиноводческими комплексами, потому что птицы приятнее свиней и кур и так сладко поют.

Она наконец нашла в себе силы заговорить:

— Евросоюз должен установить прави…

— Этот консорциум не собирается подчиняться никаким правилам. Они запустили пальцы не только в пироги со свининой… Даже граф Маласпино не жалуется, хотя его замечательный отель, вилла «Роза», находится с той же стороны от Урбино, где этот комплекс, и когда ветер дует оттуда, вся вонь идёт к графу, что не слишком нравится его клиентам. Конечно, сам Маласпино к ней привык. Он человек совершенно… не знаю, как у вас это называется… spregiudicato.

— Без предрассудков, — резко ответила Шарлотта. — Разве это плохо?

— Без предрассудков, — протянул Прокопио, словно для него это было сомнительной добродетелью. — Да, можно и так перевести. А ещё терпимый, открытый и сговорчивый. Но у нас тут слова имеют много смыслов, так что можно сказать, что этому графу всё равно, с кем вести дела, как всё равно, чем дышать. Никаких предрассудков относительно всяческой вони.

— Слыхал, Примо, вдовая сестра синьоры Томмазо чудесным образом исцелилась от подагры?

В баре «Рафаэлло» Франко, как обычно, докладывал мэру о последних событиях. После богатого приключениями возвращения в город с Прокопио Шарлотте, чтобы прийти в себя, требовался глоток граппы, одного из предпочитаемых ею успокоительных средств, вместе с кампари или, иногда, графинчиком, а то и двумя местного терпкого белого вина. Здесь она чувствовала себя в безопасности, зная, что коллеги её не увидят, поскольку бар «Рафаэлло» никак нельзя было назвать «центром мироздания» для тех, кому меньше сорока.

— Сестра отвезла её в Урбанию посмотреть на мумию, — продолжал Франко. — Ты слыхал? Открыли гроб с мумией урбаниевской святой и увидали, что её затвердевшая кровь разжижилась.

— Это уж слишком, — усмехнулся его приятель. — Обычно это происходит в августе.