Мистер Хеккет завернул за угол и в меркнущем свете увидал невдалеке свою скамейку. Она, казалось, была занята. Скамейка эта, достояние, скорее всего, города, или общественности, была, разумеется, не его, но думал он о ней как о своей. Так мистер Хеккет относился к вещам, доставлявшим ему удовольствие. Он знал, что они не его, но думал о них как о своих. Он знал, что они не его, поскольку они доставляли ему удовольствие.

Остановившись, он пригляделся к скамейке повнимательней. Да, свободна она не была. Мистер Хеккет видел вещи немного отчетливей, когда пребывал в неподвижности. Походка его была весьма и весьма оживленной.

Мистер Хеккет не знал, стоит ли ему идти дальше или же стоит повернуть назад. Путь был свободен и направо, и налево, но он знал, что никогда не воспользуется этим преимуществом. Знал он также, что недолго ему суждено оставаться без движенья, поскольку состояние его здоровья делало это, к сожалению, невозможным. Дилемма, стало быть, отличалась исключительной простотой: пойти дальше или повернуть и вернуться, завернув за угол, туда, откуда он пришел. Иными словами, должен ли он был сразу же отправиться домой или подождать еще чуть-чуть?

Вытянув левую руку, он ухватился за поручень. Это позволило ему упереть палку в тротуар. Упругое давление, сообщаемое резиновым набалдашником ладони, немного его успокоило.

Однако, едва достигнув угла, он снова развернулся и со всех ног, насколько те были в состоянии, устремился к скамейке. Оказавшись от скамейки так близко, что мог бы при желании дотронуться до нее палкой, он снова остановился и осмотрел ее захватчиков. Он полагал, что имеет право стоять и ждать трамвая. Они, возможно, тоже ждали трамвая, какого — то трамвая, поскольку здесь по требованию останавливалось множество трамваев, следовавших как в одну, так и в другую сторону.

Через некоторое время мистер Хеккет решил, что если они ждали трамвая, то занимались этим уже довольно долго. Поскольку дама держала господина за уши, рука господина покоилась на бедре дамы, а язык дамы находился во рту у господина. Устав ждать трамвая, сказал[1]мистер Хеккет, они завязывают знакомство. Дама уже успела убрала свой язык изо рта господина, а тот запустил свой в ее. Недурно, сказал мистер Хеккет. Сделав шаг вперед в надежде увидеть, что другая рука господина не теряет времени даром, мистер Хеккет в изумлении увидел, что она вяло перекинута через спинку скамейки, а между пальцами ее сжата на четверть истлевшая сигарета.

Не вижу ничего предосудительного, сказал полицейский.

Мы прибыли слишком поздно, сказал мистер Хеккет. Какой позор.

Вы что, за идиота меня держите? сказал полицейский.

Мистер Хеккет сделал шаг назад, запрокинул голову так, что кожа на горле у него чуть не лопнула, и наконец увидел вдалеке сердито нависшую над ним гневную багровую физиономию.

Офицер, вскричал он, Бог мне свидетель, его рука была там.

Не шибко-то надежный свидетель.

Если я прервал ваш обход, сказал мистер Хеккет, тысяча извинений. Я сделал это с наилучшими намерениями, для вас, для себя, для общества в целом.

Полицейский ответил на это коротко.

Если вы думаете, что я не запомнил ваш номер, сказал мистер Хеккет, то сильно ошибаетесь. Я, быть может, и калека, но зрение у меня преотличное. Мистер Хеккет опустился на скамейку, еще хранившую тепло влюбленных. Доброго вечера и спасибо вам, сказал мистер Хеккет.

Это была старая скамейка, низкая и обшарпанная. Затылок мистера Хеккета упирался в единственную доску спинки, под ней беспрепятственно круглился его горб, ноги едва касались земли. Кисти широко раскинутых рук сжимали подлокотники, зацепленная за шею палка болталась между колен.

Из теней он смотрел, как проезжают последние трамваи, о, не последние, но почти, а в небе и в неподвижном канале угасают долгие зеленые и желтые сполохи летнего вечера.

Но тут его приметил господин, проходивший мимо под руку с дамой.

О, дорогая, сказал он, это же Хеккет.

Хеккет? сказала дама. Какой такой Хеккет?

Где?

Да ты же знаешь Хеккета, сказал господин. Ты наверняка часто слышала, как я говорил о Хеккете. Крючок Хеккет. На скамейке.

Дама внимательно посмотрела на мистера Хеккета.

Так это Хеккет? сказала она.

Да, сказал господин.

Бедняга, сказала она.

О, сказал господин, давай же, если не возражаешь, остановимся и пожелаем ему доброго вечера. Он приблизился, восклицая: Дружище, дружище, как поживаешь?

Мистер Хеккет отвел глаза от издыхающего дня.

Моя жена, крикнул господин. Познакомься с моей женой. Моя жена. Мистер Хеккет.

Я так много о вас слышала, сказала дама, и вот теперь наконец вас встретила. Мистер Хеккет!

Я не стану вставать — сил нет, сказал мистер Хеккет.

Думаю, вы шутите, сказала дама. Он склонилась к нему, лучась заботливостью. Надеюсь, вы шутите, сказала она.

Мистер Хеккет подумал было, что она собирается погладить его по голове или хотя бы потрепать по горбу. Он убрал руки, и они уселись подле него — дама с одной стороны, господин с другой. Из-за этого мистер Хеккет оказался между ними. Его голова доставала им до подмышек. Их руки встретились над горбом, на спинке. Они с нежностью склонились к нему.

Помнишь Гриэна? сказал мистер Хеккет.

Отравителя, сказал господин.

Адвоката, сказал мистер Хеккет.

Я знал его немного, сказал господин. Ему ведь, вроде бы, дали шесть лет?

Семь, сказал мистер Хеккет. Шесть редко дают.

На мой взгляд, он заслужил все десять, сказал господин.

Или двенадцать, сказал мистер Хеккет.

А что он такое натворил? сказала дама.

Слегка превысил свои полномочия, сказал господин.

Сегодня утром я получил от него письмо, сказал мистер Хеккет.

О, сказал господин, я и не знал, что они общаются с внешним миром.

Он адвокат, сказал мистер Хеккет. И добавил: Вот я редко общаюсь с внешним миром.

Какая чушь, сказал господин.

Какая чепуха, сказала дама.

К письму было приложено кое-что, сказал мистер Хеккет, с чем, зная твою любовь к литературе, я ознакомил бы тебя первым, не будь сейчас слишком темно.