Анна погладила меня по щеке. Лицо ее излучало уверенность.

— Пока рядом с Еленой Фома, с ней ничего не случится.

— Главное, чтобы он не брал в руки топор. Неровен час, отрубит себе голову! — пошутил на свой лад Сигурд, чтобы поднять нам настроение.

Посмотрев на догорающую свечу, Анна поднялась со скамейки.

— Я должна вернуться к себе в палатку. Не сомневаюсь, что голодные и больные явятся за помощью еще до рассвета.

Наши глаза встретились: в моем взгляде читалась мольба, ее взгляд выражал сожаление. В какое-нибудь другое время мы, наверное, уже были бы женаты, но я не хотел умалять торжественности бракосочетания Елены еще одной подобной церемонией. Потом мы с Анной отправились в поход, так что мысль о женитьбе пришлось оставить до лучших времен. И теперь мы жили скорее как брат и сестра, чем как муж и жена. Впрочем, случались и исключения.

— Я увижусь с тобой завтра.

На следующий день я вновь отправился на поиски пропавшего Рено, через день еще раз навестил норманнский лагерь, но все напрасно. На третий день мне удалось кое-что разузнать, правда, вовсе не у его друзей. Я заметил возле его палатки какого-то исмаилита и поначалу опешил, поскольку тот не походил ни на вражеского лазутчика, ни на окруженного охраной торговца. Надетый на голову тюрбан сообщал всем и каждому о его вере, однако это обстоятельство, по всей видимости, ничуть не тревожило исмаилита.

— Деметрий Аскиат? — спросил он, произнеся мое имя на греческий манер.

— Кто ты?

— Я — оружейник Мушид.

— Турок?

— Араб.

Кроме белого тюрбана на нем был скромный коричневый халат, стянутый красным поясом. Гладкое смуглое лицо обрамляла черная как смоль раздвоенная борода. Во всем остальном он походил на грека.

Его ясные карие глаза смотрели на меня без злобы и страха.

— Ты смелый человек, — заметил я. — Редкий сарацин отважится явиться в этот лагерь без оружия.

Исмаилит улыбнулся, сверкнув белыми зубами.

— Оружейник всегда во всеоружии. — Он хлопнул себя по бедру, где под одеждой, судя по звуку, находился клинок. — Я не ищу боя, но при необходимости смогу себя защитить.

Голос исмаилита оставался спокойным, а с уст не сходила улыбка, но что-то в его словах заставило меня задуматься о том, сколько стали может быть спрятано под этим невзрачным халатом.

— Как ты узнал мое имя?

— Мне сказали, что ты приходишь сюда каждый день. Говорят, ты ищешь человека, убившего Дрого из Мельфи.

Он не уточнил, кто именно сказал ему об этом, а я не стал спрашивать. В норманнском лагере у меня хватало благожелателей.

— Что ты знаешь о Дрого?

— Когда у Дрого кончились деньги, он продал меч, чтобы не умереть с голоду. Вскоре дела у него пошли получше, и ему понадобилось новое оружие. Я выковал ему клинок. Вскоре мы подружились. И он, и я потеряли братьев — мой брат умер в прошлом году. Когда мне сказали, что Дрого умер, я… — Он остановился, подыскивая подходящее слово. — Я был опечален.

— Когда ты видел его в последний раз?

— Неделю назад. В день его смерти.

— Где и когда это было?

Ко мне вернулись былые надежды. Боэмунд обещал поспрашивать, не видел ли кто Дрого в день его гибели, однако эти расспросы так ни к чему и не привели. Скорее всего, воины попросту боялись своего командира. Если оружейник не врал, он был одним из тех, кто последним видел Дрого в живых.

— Я встретил его на дороге где-то в девятом часу, то есть в три часа пополудни. Он обрадовался мне и сказал, что накануне зарубил новым мечом трех турок.

— Дрого не говорил тебе, куда идет или с кем собирается встречаться?

— В тот день он работал на строительстве башни. Он очень переживал из-за того, что вы стали осквернять могилы. — Оружейник посмотрел мне в глаза. — Даже во время войны к мертвым надлежит относиться с почтением.

— Дрого не сказал, куда он направляется?

— Я не спрашивал его. Думаю, он возвращался в лагерь. Куда же еще?

— И в самом деле. — Я замолчал, чувствуя, что о многом мог бы спросить этого сарацина, неожиданно попавшегося мне на дороге. Он мог вспомнить что-нибудь важное о том дне. Чтобы заполнить паузу, я спросил: — Как относятся к тебе другие исмаилиты, зная о том, что ты продаешь оружие их врагам?

Оружейник пожал плечами.

— Свои мысли они хранят при себе. Вслух они скажут лишь, что для торговцев врагов не существует. Разве не исмаилиты продают вам пищу, поддерживающую ваши силы, и лошадей, на которых вы выезжаете на поле боя? А я продаю вам оружие, вот и вся разница! — Мой собеседник рассмеялся. — Да, все мы носим тюрбаны и бороды, но мы не составляем единой силы. — Кивком головы он указал на треглавую вершину горы Сильпий и на окружающие ее подножие стены. — Живущие в этом городе турки — сунниты, а я — шиит, как и Фатимиды Египта. Наши веры отличаются друг от друга так же, как вера франков отличается от веры ромеев.

— Ромеи и франки едины во Христе, — возразил я, хотя знал, что это совсем не так.

Мушид нахмурился.

— Но при этом вы служите на квасном хлебе, а они — на опресноках. Ваши священники женятся, их же — дают обет безбрачия. Мало того…

Я поднял руку.

— Достаточно. Я не монах и не богослов. Не удивлюсь, если окажется, что ты лучше меня разбираешься в тонкостях моей религии.

— В наших землях можно встретить только два вида назореев: торговцев и паломников. Мне доводилось беседовать и с теми и с другими.

— Твоя вера отличается от веры турок? Ты принадлежишь к какому-то другому ее направлению?

Мне было не очень понятно, как дошло до того, что я начал обсуждать с сарацинским оружейником религиозные вопросы, но я помнил призыв императора изучать разногласия между народами и племенами исмаилитов.

— Наши различия покажутся тебе столь же незначительными, как мне ваши, и тем не менее они привели к войне. Фатимиды Египта борются с турками уже несколько десятилетий.

— И ты — один из них? Нет. Я…

Он замолк, заметив человека в кольчуге, широким шагом идущего в нашу сторону. Лицо рыцаря было скрыто под шлемом, однако его резкие размашистые движения показались мне знакомыми. За рыцарем торопился Симеон, ведя под уздцы серого коня.

— Эй, ты! — рявкнул рыцарь, подняв сжатую в кулак руку в перчатке. Голос принадлежал Куино. — Я ведь запретил тебе здесь появляться!

Мы с Мушидом растерялись, не зная, к кому из нас обращены эти слова. Понимая, что нужно что-то ответить, я произнес:

— Я искал Рено.