Бывший помощник главного военного прокурора, полковник Батуринский был обязан своим интересом к шахматам и своим юридическим образованием одному из основателей советской шахматной школы Николаю Крыленко, вдохновившему его и на то, и на другое. Полковник Батуринский прослужил в армии тридцать пять лет. Он был вторым номером в команде, занимавшейся раскрытием британско-американского шпиона, полковника Олега Пеньковского. Батуринского прозвали «чёрным полковником». Когда Виктор Корчной в 1976 году покинул страну, он говорил, что Батуринского надо повесить, утопить и четвертовать за его активное участие в сталинских репрессиях.

Слепой и плохо слышащий, этот когда-то главный шахматный чиновник прожил свои последние годы в одном из тех больших, мрачных, серых районов, что окружают Москву (он умер в декабре 2002 года). Он удивлялся, как можно не понимать, почему Спасский несет моральную ответственность за отстаивание превосходства советской системы. Ответ казался слишком очевидным, чтобы быть достойным дискуссии. «Разумеется, это вопрос идеологии».

Спасский многим был обязан советскому государству, поэтому как мог он не принимать — по крайней мере с точки зрения властей — свои ответные обязанности? А если он отрицал государственный национализм, во что же он тогда верил? Два важнейших факта позволяют понять характер Спасского и эволюцию его взглядов: он был этническим русским и он был ленинградцем, жителем бывшей столицы империи, окна в Европу, прорубленного Петром Великим. В «Записках из подполья» герой Достоевского называет Санкт-Петербург «самым отвлечённым и умышленным городом на всем земном шаре». В «переводе» с литературного языка это означает, что город был мостом между обыденной реальностью жизни и странным, таинственным, скрытым миром.

Западная пресса выделяла Спасского среди других советских шахматистов, поскольку он называл своим любимым писателем Достоевского. Спасский, поклонник Достоевского, выгодно контрастировал с американцем Фишером, который если и читал что-то кроме шахматных журналов, то только комиксы. Кое-кто на Западе мог подумать, что Спасский рисковал, говоря о таких литературных пристрастиях. Однако его увлечение Достоевским не было запретным; говорили, что даже Сталину нравились «Бесы». Хотя некоторые работы Достоевского в 50-е и 60-е годы подверглись цензуре, в 1971 году, когда писателю исполнялось 150 лет, было выпущено большое собрание его трудов.

В то же время характерные особенности прозы Достоевского — реализм, психологическая глубина характеров, подчёркивание двойственности человеческой природы, иррациональная мотивация — делали автора наиболее подрывным из дореволюционных писателей. Он выбирает жизнь ради путешествия, а не ради конца, как это видно в «Записках из подполья». Герой размышляет: «Но человек существо легкомысленное и неблаговидное и, может быть, подобно шахматному игроку, любит только один процесс достижения цели, а не самую цель. И кто знает (поручиться нельзя), может быть, что и вся-то цель на земле, к которой человечество стремится, только и заключается в одной этой беспрерывности процесса достижения, иначе сказать — в самой жизни, а не собственно в цели...».

Это очень похоже на отношение Спасского к шахматам. Хотя в нем жил дух соперничества, процесс достижения результата имел не меньшее значение, чем итог борьбы. Он демонстрировал явную схожесть с характерами Достоевского. В романах перед героями встают экзистенциальные выборы, навсегда отмечающие тех, кто их совершает. Характеры Достоевского сложно классифицировать; они не завершены, обладают возможностью приспосабливаться и эволюционировать. Теоретик и исследователь писателя Михаил Бахтин пишет: «Все они остро чувствуют свою внутреннюю незавершённость, способность перерастать себя изнутри... Человек — не конечная и определённая величина, к которой можно применить точные расчёты; человек свободен, а потому может нарушать все правила и нормы, которые ему навязывают».

Разумеется, Спасский не вписывался в модель простого советского человека; слава и статус предоставляли ему роскошь самоопределения, которой другие были лишены. Хотя государство вытащило самого Спасского и его семью из нищеты, он всегда отрицал свой долг перед ним. Говоря об этом, он указывает, что русский царь Николай II даровал талантливым детям содержание, причём из собственного кармана.

Однако помимо того, что Спасский шёл вразрез с нормами советского государства и во многих случаях выходил за предписанные рамки, он имел ещё множество общих черт с самим Достоевским. Достоевский – писатель глубоко христианский, пропитанный верой в мир духовного и в вечную жизнь; эту веру он считал ключом к нравственному здоровью. Спасский, воспитанный матерью в православных традициях, был очень горд своей связью с церковью по линии отца. В его любимом романе «Братья Карамазовы» было множество теологических размышлений. Роман указывает и на политическую позицию Спасского. В центральном эпизоде, где одного из братьев судят за отцеубийство, прокурор утверждает, что в этих троих братьях воплощено русское европейство, национальные принципы и открытая непосредственность русского характера. Упор здесь делается именно на русское. В период советского государственного национализма Спасский был русским патриотом, наследником русской православной традиции.

Учёба в университете укрепила национализм Спасского. Она пришлась на период культурных потрясений, которые поэт Евгений Рейн назвал «полулитературной, полубогемной жизнью, зарождающейся в Ленинграде». Отчасти это касалось отрицания советской культуры. По словам Рейна, «мы начали поворачиваться лицом к Западу, к современной западной культуре; мы стали интересоваться русской культурой, по-новому взглянув на девятнадцатый век, на Серебряный век и вновь замкнув кольцо традиции».

В «Большой стратегии» Спасский вспоминает свою дипломную работу в университете. Для этого он вернулся в дореволюционный период, выбрав тему «Шахматный листок 1859-1863», первый русский шахматный журнал. Он говорит, что всегда интересовался русской историей: «Для этой работы мне нужно было изучить журналы 60-х годов прошлого века. Я увидел русскую культуру того времени. Каким прекрасным городом был Петербург! А выходя из Национальной библиотеки, я оказывался в сонном, отвратительном, провинциальном городке Ленинграде. В какую же бездну рухнула Россия!».

Тоска по старой России объясняет и тревожащее многих заявление, что он «почётный антисемит». Достоевский был националистом-славянофилом с сильно выраженным антисемитизмом, жестоко критикуя то, что он называл «жидизм». Та же черта Спасского произрастает из его враждебного отношения к захвату России в 1917 году интернациональным движением большевиков, многие лидеры которого были евреями. Однако, поскольку часть старшего поколения советских гроссмейстеров и шахматных руководителей были евреями и одновременно членами коммунистической партии, мы должны предполагать, что Спасский разделял профессиональные отношения и историческую антипатию.

Гроссмейстер Николай Крогиус вспоминает, как Спасский подчёркивал, что играет за Россию, а не прославляет своими успехами Советский Союз. Крогиус фыркает: «Власти относились к этому терпимо (только на данный момент, как они говорили)». «Буржуазный национализм» — так чиновники описывали патриотизм Спасского. КГБ рассматривал такое отношение, как «разрушительный и опасный пережиток прошлого». Тем не менее, будучи гроссмейстером мирового уровня, Спасский пользовался терпением властей, которое, однако, не распространялось на простых смертных или людей, имеющих прямое воздействие на публику, то есть поэтов, писателей, театральных режиссёров и историков. Существовала большая разница между возможностью ходить по ленинградским улицам и играть за границей — и ссылкой в провинцию или заключением в психиатрическую больницу. Как же далеко Спасский зашёл в проверке терпимости государственной системы?