Так что ни о каких равноправных отношениях при таком соотношении сил и возможностей и подобной мотивации не может быть и речи. И на европейский рынок Германия допустит нас только в качестве поставщиков сырья и дешевой рабочей силы, да и то в лучшем случае. Причем только такого сырья, которого не будет ни у нее, ни у подвластных ей стран. На фиг, на фиг…

Как бы там ни было, мы мало-помалу двинулись вперед. Второй состав комиссии выдал уже более удобоваримый доклад, в котором, впрочем, было еще очень много ляпов. Скажем, строительство люнетов в качестве оборонительных позиций было признано целесообразным знаете почему? Потому что данные укрепления «отвлекали на себя огонь артиллерии и пехоты противника, что приводило к повышенному расходу у него огнеприпасов». Как вам перл? Посоветовать, что ли, французам построить рядом с первой вторую точно такую же линию Мажино, но ложную? Мол, пусть немцы на нее свои снаряды расходуют. Или они ее уже после Первой мировой будут строить… Но вследствие того что я довольно плотно общался как с председателем этой комиссии генералом Кондратенко, так и с некоторыми офицерами, хотя сам в ее состав формально не входил, этот второй доклад все-таки стал большим шагом вперед. Знаете, если правильно ставить вопросы, даже маскируя их «недоумением моряка», можно получить как минимум половину нужных ответов.

Большинство генералов наблюдали за моими потугами со снисходительностью. Мол, да, великий князь, конечно, имеет некоторое отношение к нашей славной победе, но он же моряк, ну еще немного снабженец и каким-то образом связан с артиллерией и новыми видами оружия, поскольку как председатель ГАУ принял на вооружение, а как промышленник поставлял армии вроде бы неплохие пушки и пулеметы. Но и всё — ничего он в армейском деле не с мыслит и полезных предложений от него можно не ждать. Оттого ничего полезного просто априори придумать не способен. А впрочем, какая разница? Ну захотелось государеву дяде еще и в солдатиков поиграть, вот и выпросил он у племянника себе пост. Ладно, потерпим — и не таких пересиживали…

И первые мои действия на этом поприще только подтвердили всеобщую версию. Ну кому могла прийти в голову такая глупость, как сокращение срока службы? Чушь же несусветная! Солдата учишь-учишь, готовишь его, готовишь, и только он привыкает к армейской службе, только у него начинает что-то получаться, как — раз! — его увольняют! Ну откуда тогда взяться боеготовой армии? А эта комиссия? Ну кто из серьезных людей будет так долго ковыряться в одном и том же? Да еще увеличивать и увеличивать число людей, набившихся в эту «детскую песочницу»? Ибо к моменту создания доклада, который меня в основном удовлетворил, численность членов комиссии уже зашкалила за две сотни.

Но я знал, что делаю. Все равно сдвинуть эту махину с места в одиночку можно было и не думать.

Вот я и использовал комиссию как способ, во-первых, собрать вокруг себя людей, способных хотя бы понять, что и как следует предпринять, и во-вторых, слегка переформатировать им мозги, освободить от забившей их рутины и возникшего в армии и обществе после победы в Русско-японской войне настроения шапкозакидательства. И это мне более или менее удалось. В основном благодаря тому, что для подготовки третьей, финальной версии доклада я воспользовался технологией покинутого мною будущего. То есть вывез две с лишним сотни членов комиссии в Магнитогорск, разместил их в общежитии сельскохозяйственного факультета университета, располагавшегося в нескольких верстах от города (студенты в тот момент как раз разъехались на практику), и устроил там мозговой штурм пополам с тренингами. Так что через десять дней в моем распоряжении были две сотни офицеров в чинах от поручика до генерала, уже способных понять, какую армию я хочу получить на выходе, и при некотором напряжении одобрить и даже поддержать те действия, которые я собирался для этого предпринять.

Так что едва комиссия по обобщению опыта Русско-японской войны закончила работу, разразившись стадвадцатистраничным докладом с разделами: действия пехоты, действия подвижных сил, действия артиллерии, применение авиации, организация маршей, инженерное оборудование позиций, снабжение войск, санитарное обеспечение и еще несколькими, — тут же на ее основе была создана новая комиссия — по организации Генерального штаба. Ибо, несмотря на то что в вооруженных силах Российской империи существовали такие словосочетания, как «Академия Генерального штаба» и «офицер Генерального штаба», самого Генерального штаба не существовало. Но его реальное формирование я отложил до будущих времен. Я собирался отобрать туда офицеров, которые наилучшим образом проявят себя при осуществлении хотя бы начальных этапов военной реформы. Ведь ясно, что провести военную реформу без Генерального штаба невозможно…

Поэтому первым, что родила новая комиссия, стало отнюдь не «Положение о Генеральном штабе», как можно было бы предположить, а три совершенно иных документа: «Основы организации боевой подготовки в подразделениях, частях и соединениях», «Нормативы по огневой, инженерной, физической и тактической подготовке» и, что я считал самым главным, «Критерии оценки деятельности командиров подразделений, частей и соединений». Потому как никакого порядка в этих самых критериях у нас не было. Совершенно небоеготовая часть, но с ухоженным расположением, приведенной в блестящий порядок хозяйственной документацией и отработанной строевой подготовкой вполне могла считаться образцом для подражания, а ее командир успешно двигался вверх по карьерной лестнице, способствуя широкому распространению в войсках подобного подхода к службе, да еще время от времени получая премии за экономию огневых припасов…

— Видите ли, ваше высочество, — задумчиво продолжил Витте, — вы для меня загадка. Все мы, конечно, разные, но если приглядеться, можно выделить большие группы людей, сходных по ценностям и… ну, скажем так, привычке думать и действовать. Купец всегда смотрит на все с точки зрения денег, инженер считает человека этаким природным механизмом, офицер склонен оценивать все с позиций военного искусства, для него вся жизнь — это набор успешных оборон, хитрых охватов, удачных и неудачных наступлений и так далее…

Я усмехнулся. Да-а, Сергей Юльевич-то молоток! Это ж надо — догадаться о зависимости способов мышления от профессионального образования и занимаемой социальной позиции. Ой какой талантище! Его б еще в мирных целях использовать.

— …Как только я начинаю думать, что наконец-то понял, кто вы такой, вы немедленно ставите меня в тупик совершенно нетипичной реакцией для той роли, которую я вам определил, — закончил Витте. А затем осторожно попросил: — Не разрешите ли мои сомнения, ваше высочество?

— Как же я могу это сделать, уважаемый Сергей Юльевич?

— Ну, просто скажите мне, кто вы такой, — твердо произнес Витте и взглянул мне в глаза.

Ох и не хрена ж себе! Это что, еще и он меня вычислил? Где я мог так спалиться-то?

Я несколько мгновений молча смотрел на Витте, изо всех сил стараясь сохранить каменное лицо, а потом осторожно произнес:

— В смысле? Какой-то у вас слишком общий вопрос. Или мне расценить его как сомнение в моем происхождении?