Она не зазнавалась – даром что артистка. Всегда рассеянно кивала и бабкам у подъезда, и ребятам во дворе. Но вместо того, чтобы яростно не любить ее за неземную красоту, отрешенность и одиночество, почему-то все ее даже слегка жалели. Вот и отец пожалел, гад, подумал Ладька и заплакал.

Утром пили с матерью чай. Мать была бледная и с синевой под глазами.

– После школы в буфете поешь, на тебе рубль, и в кино сходи, если хочешь, а если отец зайдет, с ним ни о чем не говори, понял меня? – повысила голос она. Ладька молчал. – Он тебе отец, а остальное – мое с ним дело.

Ладька кивнул – мать всегда была главным авторитетом в Ладькиной жизни. После уроков вместо обеда Ладька взял в буфете три сосиски и коржик с орехами, а потом сгонял в кино на исторический фильм «Даки», который он смотрел уже раз шесть. Когда он пришел домой, дома был отец. Не поднимая глаз, он перебирал какие-то книжки, и на столе стояли его вещи – подстаканник и бритвенный прибор.

– Такие вот дела, сын, – вздохнул отец.

– Знаю, – бросил Ладька. Ему хотелось поскорее вырваться во двор.

– Не обижайся, сын, потом поймешь.

– Да ладно, дело ваше. – Ладька торопился на свободу.

– На вот тебе. – И отец протянул Ладьке три рубля – невиданное богатство. – Если что, заходи, я тут в семьдесят третьей, – рассеянно бормотал отец.

Ладька выскочил во двор. Стыдно было признаться, но он как-то не проиграл от этого дела. Отцу теперь будет не до уроков и дневников, а мать вообще про это забывает, и деньги подкидывают оба – жалеют, наверное, и чувствуют свою вину. И обеды мать перестала варить – надоели эти щи и макароны до смерти. И в кино среди недели пустили. «Да нет, ничего такого в этом нет, – подумал Ладька, гоняя по двору мяч. – Все даже совсем неплохо складывается».

Но щи и макароны с котлетами появились уже через три дня, а мать еще больше посуровела и взяла на работе еще полставки. Дома теперь ее почти не было.

Жизнь у Ладьки шла вроде бы и неплохая, вполне даже вольная и хорошая, пока однажды не увидел он, как через весь двор, наперерез, взявшись за руки, направляется Ритка-балерина, грациозно перебирая ногами в вишневых сапогах, смеясь и щурясь от весеннего солнца, а рядом – его отец в новых туфлях «Цебо», в расстегнутом по-молодежному плаще и сам какой-то незнакомый и молодой, даже на прежнего отца непохожий. Двор замер, и замерло Ладькино сердце, застучавшее где-то в горле. А они так и прошлись, смеясь и взявшись за руки, и всем стало как-то немножко неловко, как будто все они, весь шумный двор, подсмотрели что-то, что им и не собирались показывать. Когда те двое зашли в подъезд, бабки зашушукались, оборачиваясь на Ладьку, а Ладька еле сдерживал рыдание в своем маленьком детском сердце.

– Айда к метро за мороженым! – крикнула умная Алька Соткина и дернула Ладьку за руку. Она спасла тогда Ладьку от позора – разреветься в голос перед всем двором.

У метро купили цитрусовое за девять копеек и пирожки с повидлом. Алька шепнула ему на ухо:

– Не обращай ни на кого внимания, – и мудро, по-женски, вздохнула. – Все пройдет, Ладька, не б…

Отец заходил редко и всегда старался, чтобы матери не было дома. А однажды позвал Ладьку к себе. Ладьке было, конечно, интересно, как у них там все, и, смущаясь, он поднялся к отцу в его новое жилище. Комната у Ритки была крохотная, но какая уютная!

Занавески зеленые с ромашками и такой же абажур – низкий, над маленьким круглым столиком. В углу комнаты стояла тахта, Ладька почему-то отвел от нее взгляд. Ритка-балерина приветливо кивнула и вышла в коридор. А потом зашла с подносом. На подносе стояли коричневые керамические чашки, желтые внутри. На блюдце лежали сыр с большими дырками и маленькие печенья, пахнувшие корицей.

– Давай, Владислав, пить кофе! Любишь кофе?

Голос у Ритки был низкий, хрипловатый. И называла она его не домашним именем – Ладька, а по-взрослому – Владислав. И кофе предлагала тоже по-взрослому.

– Георгий сказал, что ты кофе не пьешь, но не лимонад же идти тебе покупать, – тихо рассмеялась она.

Ладька не сразу понял, кто такой Георгий, потом дошло – отец. Отец был какой-то чудной, молодой, рот до ушей – чудик, ей-богу. Ладька даже хмыкнул от пренебрежения. Кофе Ладьке не понравился, горький. Вот мать дома пила вкусный и сладкий кофе из высокой жестяной баночки с надписью «Напиток «Летний»». А вот печенья с корицей были хрустящие и нежные, прямо распадались на языке. Выпив невкусный кофе (слава богу, хоть чашка маленькая), Ладька встал, сказал «спасибо» и «мне пора».

– Дела ждут? – насмешливо осведомилась Ритка-балерина.

Ладька, смущаясь, кивнул.

– Заходи, сын, – как-то просяще сказал отец.

Ладька выскочил из квартиры с облегчением и твердо решил: ему там больше делать нечего. Во-первых, все, что надо, он увидел, ничего интересного, а во-вторых, и мать может на такие вот заходы обидеться. У них своя жизнь, у нас – своя. Вечером мать спросила:

– У отца был?

Откуда узнала? Ладька кивнул. Других вопросов мать не задала.

– Больше не пойду, – коротко бросил Ладька.

– Что, так не понравилось? – усмехнулась мать.

Ритку-балерину и отца вместе Ладька видел еще всего один раз. Шли они, уже не держась за руки, и почему-то уже не смеялись. Бабы на лавочке слегка поговорили, опять, мол, глаза мозолят, но уже как-то вяловато. Эта история постепенно потеряла свою актуальность. А мать – мать совсем замкнулась, здорово похудела, теперь юбки и пиджаки на ней болтались, Но почему-то она этому совсем не радовалась, а ведь раньше как мечтала похудеть! Зато курила еще больше и уже совсем не красила губы. Ладька смотрел на нее и тяжело вздыхал, думая о том, что вообще-то понимает отца, да и Ритка-балерина… Да что там говорить. Однажды у подъезда Ритка окликнула Ладьку с укором:

– Совсем к нам не заходишь.

Ладька пожал плечами.

– Пойдем, отца нет, он в командировке в Омске, я одна. Вот бублики купила и колбасы «Любительской», идем чай пить!

Ладька сглотнул слюну! Бублики с колбасой! Да еще с «Любительской»! Эх!

В маленькой комнате было все по-прежнему, только прибавился магнитофон «Комета» – несбыточная Ладькина мечта. Колбасу Ритка нарезала толстыми кусками, а бублики просто разломила пополам. Кивнула – лопай, не стесняйся. Была она какая-то грустная и поникшая. «По бате, видать, скучает», – решил Ладька, наворачивая колбасу.

Ритка пожевала немножко и откинулась на диванную подушку. Потом сказала:

– Вот так-то, Владик, такие дела.

Что это значит, Ладька не понял, но на всякий случай жевать перестал. Ритка помолчала, затянувшись тонкой сигаретой с золотым ободком, а потом произнесла:

– Не понимает меня твой отец, Владик. – А потом еще раз по слогам: – Не по-ни-ма-ет.