ветер стих, почти по-летнему тепло, расслабленный воскресеньем народ прогуливается по центральным улицам. А я задыхаюсь от невозможных, нестерпимых, противоречивых эмоций.

Радость, боль, стыд, вина, сопереживание, обида... Столько всего случилось в последние дни!..

В кои-то веки мне нравится общаться с девчонками, ощущать себя их ровней, слушать поучительные, грязные, смешные и трагические истории, делать выводы и мотать на ус, притворяясь не менее бывалой.

Мне нравится Ярик: повседневный – сдержанный и дружелюбный, и тот, что на сцене — недосягаемый и опасный. Тем удивительнее, что его солидарность со мной — не пустой звук.

А еще... мне до помешательства нравится Юра.

И пусть, в случае с ним, я ломаю все, к чему прикасаюсь, после наших стычек он становится еще более притягательным для меня.

Я узнаю их лучше. Всех.

Улыбаюсь в пустоту, кусаю изнутри щеку, едва не проезжаю нужную остановку — выскакиваю из салона в последний миг, и, не разбирая дороги и наталкиваясь на прохожих, плетусь к дому.

Вечером предстоит второй концерт, я опять приглашена. Точнее, заручилась расположением хозяйки флэта, могу забуриваться туда без приглашения и намерена пользоваться шикарной возможностью.

Бодро перепрыгивая через ступеньку, поднимаюсь на пятый этаж, поборовшись с ненадежной дверью, вхожу в квартиру и мучительно вслушиваюсь в тишину — не шевелясь, стою в потемках и адаптируюсь к поджидающей меня неизвестности.

Гул холодильника, капли из-под крана, въевшаяся в стены вонь сигарет, перегара и безысходности...

— Па! — подаю голос.— Пап, ты тут?

Не разуваясь, шагаю в комнату. Диван пуст.

Дурные предчувствия пеплом взвиваются в груди, но я упрямо стискиваю зубы.

"Уймись. Ему не пятнадцать. Он, черт его дери, сам выбрал такую участь, а вот твоего мнения никто не спрашивал!.."

Распахиваю окна, впускаю в затхлый полумрак опостылевшего жилища потоки воздуха и света и смотрю на сломанные лавочки внизу. Ни отца, ни компании пьянчуг, к которой он периодически примыкает, на детской площадке нет.

Развернув мусорный мешок, сваливаю в него все, что осталось на кухонном столе, драю шваброй полы, избавляю от грязи поверхности и окончательно выбиваюсь из сил.

Все это слишком отличается от сна, из которого я только что выпала.

Раньше убогость моего быта не удручала настолько сильно. Раньше не с чем было сравнивать. И стремиться было не к чему.

Памятуя о просьбе Элины, взбираюсь на свой привычно жесткий диван и, обложившись разноцветными клубками, колдую над образами ребят — Дейзи наиболее узнаваем, а вот с остальными придется помучиться. Я ограничена в средствах выражения — много ли передашь с помощью пряжи и вязального крючка?

Однако если подойти к делу с юмором, ребята и их поклонники точно оценят. А Элина поклялась, что даже при не самом удачном исходе за куклу одного только Ярика я выручу больше двадцатки.

Деньги я уважаю. В деньгах, вопреки высокопарным фразам, тоже много гребаного счастья.

Орудую крючком, вытягивая петли и переплетая нити, но мысли все еще далеко — витают над татуированными руками и приоткрытыми губами Юры, гладят его лоб, прикасаются к блестящим волосам. Я точно не в себе.

Слова Светы подарили огромную, как море, надежду. Пусть Юра хоть трижды опытный и взрослый, но у него никого нет. Значит, не замечает он не только меня — роскошная и богатая девчонка его бы тоже не зацепила. И это осознание отчего-то вызывает дурацкую, ничем не подкрепленную эйфорию.

Если отбросить обиды и непонятки, выходит, что Юра и вправду не так уж и плох... Я не ошиблась, подметив в нем доброту и человечность. И даже представить боюсь, каким сногсшибательным и невыносимо прекрасным он может быть, когда открывает кому-то свое сердце.

...Интересно, кто и за что сделал ему больно — неужто любимая девушка?

Насколько же крутой она была, если смогла на такое решиться?

И насколько была ужасной, раз не ценила его любовь...

Прислушиваюсь к шорохам и шумам за стенкой и крепко задумываюсь над вопросами бытия.

Мы все от рождения в неравных условиях. Почему одни не берегут и не держатся за человека, а для других счастьем и несбыточной мечтой является лишь один его теплый волшебный взгляд?..

Предвкушение вечера сводит с ума, не дает усидеть на месте, побуждает к действиям.

Проходя мимо трельяжа, ловлю в мутном поцарапанном зеркале свое отражение и, замерев, внимательно всматриваюсь в глубокие серые лужи собственных глаз и перекошенный грустной ухмылкой рот.

А потом, сама не зная зачем, стягиваю майку и остаюсь в одном лифчике.

Сквозняк гладит кожу и вызывает мурашки. Пульс учащается, кровь приливает к лицу.

И все же во мне что-то есть. Специфическая симпатичность.

То есть... существуют же извращенцы, которым нравится эстетика фильмов Тима Бертона. Кажется, и Юра один из таких.

Стыдливо прикрываюсь скомканной дешевой тряпкой и признаю поражение: альфа-самка Геля права. Я на себя забила.

А надо всего лишь подчеркнуть достоинства — снять мешковатые шмотки, выпрямить спину, затянуть ремнем талию.

Но и тут я ограничена в средствах. Буквально.

Денег на шмотки у меня нет.

В опустевшей голове лампочкой загорается блестящая идея, как можно легко разжиться желаемым, но я тут же ее прогоняю. На платье, колготки, бюстик пуш ап и вишневую помаду я скоро заработаю... Вот тогда и понаблюдаем, кто мне ровня и кто по зубам.

* * *

Отец возвращается ближе к трем — возвещая о его приближении, по бетону ступеней стучат костыли, в замке орудует ключ, скрипят несмазанные петли. Напрягаюсь и превращаюсь в слух — эта привычка давно стала моей второй натурой.

У счастью, он не грохочет и не падает, не сшибает предметы, не матерится и не икает. Разувается в прихожей и трезвым тихим голосом зовет:

— Кира, Кир! Ты дома?

Поднимаюсь с дивана, прячу клубки в пакет и лечу на зов.

— Как ты, пап? Где был?

— Деньги зарабатывал, Кир! — он гордо демонстрирует коробку с дешевым вафельным тортом, после которого во рту остается привкус машинного масла и жирный налет. — Вот. Завари чай. Посидим, как раньше.

Яростно желаю его побить, наорать, схватить за воротник несвежей рубашки и как следует встряхнуть, но лишь деловито пожимаю плечами и улыбаюсь:

— Договорились... — шлепаю по чистому полу на кухню, доливаю доверху воду в чайник и поджигаю газ.

Только из-за таких проявлений заботы я все еще не могу его ненавидеть.

Иногда мы и впрямь проводили за чаем долгие вечера.

Тогда папа действительно пил чуть меньше и чуть больше обо мне заботился: интересовался оценками, пополнял холодильник, не пропивал