Переговоры в Брест-Литовске: странная советская делегация (справа) — и большевики, и аксельбанты

Тактика советской стороны с учетом отчаянного положения, в котором находилась Россия, выглядела столь же нелепо.

В ЦК, Совнаркоме и ВЦИК шли ожесточенные дискуссии, какого курса держаться. Обозначились две противоположные позиции. Ленин требовал немедленно заключить мир любой ценой, иначе советская власть рухнет под ударом вражеской армии. Но группа очень популярного в партии Николая Бухарина выступала за войну, утверждая, что не жалко пожертвовать советской властью в России ради победы мировой революции. В результате, как прошлой осенью в вопросе о вооруженном восстании, возобладала компромиссная линия Троцкого: ни мира, ни войны, а переговоры затянуть — коммунистическая пропаганда и фронтовое «братание» с русскими солдатами рано или поздно пробудят в немецких и австрийских пролетариях революционный дух.

Представители «Четверного союза» (Германии, Австро-Венгрии, Турции и Болгарии) были очень заинтересованы в быстром заключении мира. Германия планировала весной большое наступление на Западном фронте — до того, как из-за океана прибудет миллион американских солдат. Требовалось перекинуть во Францию с Востока как можно больше войск. Поэтому условия России были предложены весьма умеренные: никакой контрибуции плюс — в полном соответствии с ленинскими декларациями — Польша и прибалтийские регионы получат право на самоопределение. С учетом того, что эти территории и так находились под контролем немцев, требования никак не выглядели чрезмерными.

Но российская сторона уклонялась от подписания мира, изобретала все новые и новые отсрочки, превращала переговоры в бесконечные идеологические дискуссии.

Читая воспоминания Троцкого, поражаешься тому, до чего задиристо и эпатажно вел себя с опытными немецкими и австрийскими дипломатами этот очень неглупый человек.

Он выпускал воззвания к германским солдатам, агитируя их за революцию, публично интересовался, «не расскажет ли немецкий штаб немецким солдатам чего-нибудь насчет Карла Либкнехта и Розы Люксембург?» Даже годы спустя мемуарист хвастается своими пикировками с дипломатами противоположной стороны и с удовольствием рассказывает о том, как его очередная шпилька «произвела впечатление величайшего скандала» и как «у многих из сановников перехватило дыхание».

Блеф в диалоге с противником, у которого на руках все сильные карты, ничем хорошим, конечно, закончиться не мог. Постепенно немцы поняли, что с большевиками, во-первых, не нужно церемониться, и что, во-вторых, они понимают только язык угроз, подкрепленных действием. К тому же, видя полную деградацию русской армии, германское верховное командование, не дожидаясь формального мира, и так перекинуло на Западный фронт наиболее боеспособные соединения.

Разыгрывая сепаратистскую карту, Берлин и Вена стали вести отдельные переговоры с Украинской Народной Республикой. Центральная Рада, в отличие от Совнаркома, подписала мирный договор очень быстро, обязавшись в обмен на военную помощь против Советов поставлять Германии и Австро-Венгрии продовольствие и сырье. Одновременно Берлин предъявил России ультиматум: или подписывайте договор, или перемирие будет прекращено.

В соответствии со стратегией «ни мира, ни войны» Троцкий объявил, что армию Россия распускает, но мир на таких условиях подписывать отказывается.

Тогда немецкие войска перешли в наступление по всей линии фронта и, почти не встречая сопротивления, продвинулись на несколько сотен километров, на севере приблизившись к Петрограду.

Лишь теперь, перевесом в один голос, Ленину удалось провести через ЦК решение о срочном заключении мира на любых кондициях.

3 марта 1918 года Россия капитулировала. Подписанный в Бресте договор был, по выражению Ленина, «похабным». Помимо территориальных потерь, гораздо более существенных, чем предлагалось вначале, Советы признавали независимость Украины, соглашались не только разоружить армию, но и передать немцам флот, а также обещали прекратить революционную пропаганду.

В результате Брестского мира Россия теряла треть населения и свою главную житницу, где выращивалась почти половина хлеба — страшный удар по стране, и так охваченной продовольственным кризисом.

И этим урон отнюдь не ограничивался.

Подписание стыдного мира раскололо верхушку режима. Левоэсеровская фракция правящей коалиции почти целиком выступила против капитуляции, и даже часть большевиков, нарушив пресловутый «демократический централизм», тоже не послушалась своего ЦК. Скоро этот раздор приведет к кровопролитию.

Очень сильно упала популярность советской власти в целом по стране — большевиков считали виновниками национального позора.

Еще одним опасным последствием стало обострение отношений с бывшими союзниками по Антанте. Теперь они стали проявлять к советской России неприкрытую враждебность и тоже, подобно немцам, перестали церемониться. Еще в конце февраля, когда германские войска появились в Финляндии, англичане, французы и американцы высадили в Мурманске десант, создав плацдарм для потенциальной экспансии. В начале апреля под предлогом защиты своих подданных японцы оккупировали Владивосток. В правительственных кругах и в прессе Англии, Франции, Японии, США громко зазвучали голоса сторонников широкой интервенции против «предательницы» России.

«Четверной союз» стал рассматривать Россию как завоеванную страну. Германский посол Вильгельм фон Мирбах держался с советским правительством как представитель высшей инстанции. Одновременно немцы присматривались к другим российским политическим силам — не доверить ли управление Россией кому-то более надежному и приятному, чем Ленин с Троцким. Представитель германского командования при Мирбахе барон фон Ботмер пишет в своем дневнике (май 1918 года): «Если, в чем мы убеждены, Германия утвердится в России…, большевизм долго не удержится у руля. Поэтому для нас уже сейчас небезразлично, кто именно придет ему на смену — относящиеся ли с ненавистью к Германии эсеры или руководимые „правыми“ буржуазные партии. Мы просто обязаны попытаться повлиять на ход событий».

Турки, союзники немцев, в начале июня ввели свои войска в восточное Закавказье и захватили нефтяные прииски Баку. Одновременно возникли новые страны: Грузия, Армения и Азербайджан, все три небольшевистские.

Но самым тяжелым следствием Брестской катастрофы стал переход внутрироссийского конфликта в стадию повсеместной гражданской войны.

До мая 1918 года очагом вооруженного сопротивления советской власти был только юг России, где преобладало казачье население, значительная часть которого не приняла новый режим.

Генерал Алексей Каледин, первый демократически избранный атаман войска Донского, не признал советской власти и долгое время, три месяца, пытался удерживать власть над Донбассом и всей Донской областью, даже захватил Ростов, но в конце концов остался с одними офицерами-добровольцами. Уставшие воевать казаки разошлись по домам, и Каледин застрелился.

Столь же отчаянной и безнадежной была попытка сбежавшего из-под ареста генерала Корнилова поднять против большевиков другой казачий регион, Кубанский. С отрядом офицеров и юнкеров, пышно названным «Добровольческой армией», бывший главковерх в феврале 1918 года двинулся из обреченного Ростова на Екатеринодар (современный Краснодар). «Армия» насчитывала всего 4000 штыков и сабель, причем рядовых солдат в ней было 5 процентов, зато 36 генералов и 250 полковников. Предстояло пройти с