свое знамя черное и сседе с коня и на ин конь всяде и съвлече с себя приволоку царьскую и в ину облечеся. Тъй конь свой дасть под Михаила Андреевича под Бреника и ту приволоку на него положил, иже бе ему любим паче меры, и тъ знамя черное повеле рыделю своему над ним возити. Под тем знамянем и убиен бысть за великого князя.

Князь же великий ста на месте своем и выняв из недр своих жывоносный крест, на нем же бе въображены страсти христовы, в нем же бе жывоносное древо, и въсплакася горько и рече: «На тебе убо надеемъся, жывоносный господень кресте, иже сим образом явивыйся греческому царю Коньстянтину, егда ему на брани сущу с нечестивыми, и чюдным твоим образом победи их. Не могутъ бо поганин нечестивий половци противу твоему образу стати. Тако, господи, удиви милость свою на рабе твоем!».

В то же время прийде к нему посол с книгами от преподобнаго старца игумена Сергиа. В книгах писано: «Великому князю и всем русскым князем и всему православному въйску мир и благословение!» Князь же великий слышав писание преподобнаго старца и целовав посольника любезно, тем писанием утвръдися, акы некыми крепкыми бранями. Еще же дасть посланный старец от игумена Сергиа хлебец пречистыа богородица. Князь же великий снеде хлебець святый и простер руце свои, възопи велегласно: «О велико имя всесвятыа троиця, о пресвятая госпоже богородице, помогай нам тоя молитвами и преподобнаго игумена Сергиа, Христе боже, помилуй и спаси душа наша!»

И вседе на избранный свой конь и взем копие свое и палицу железную и подвижеся ис полку и въсхоте преже всех сам битися с погаными от великиа горести душа своеа, за свою великую обиду и за святыа церкви и веру христианьскую. Мнози же русские богатыри удръжавше его, възбраниша ему, глаголюще: «Не подобаетъ тебе, великому князю, наперед самому в плъку битися, тебе подобаетъ особь стояти и нас смотрити, а нам подобаетъ битися и мужество свое и храбрость пред тобою явити. Егда тя господь упасеть милостию своею, и ты разумеешь, кого чим даровати. Мы же готови есмя в сий день главы своя положыти за тебе, государя, и за святыа церкви и за провославъное христианство. Тебе же подобает, великому князю, рабом своим, елико кто заслужить своею главою, память сътворити, якоже Леонтий царь Феодору Тирону, в книгы съборныа написати нас, памяти ради русскым сыном, иже по нас будуть. Аще тебе единаго изгубим, тъ от кого имамы чаяти, кто по нас память сътворить? Аще вси спасемъся, а тебе единого останем, тъ кий нам успех? И будем, аки стадо овчее, не имуще пастыря, влачими по пустыни, и пришедше дивии влъци и распудять, и разбежатся овци кои куды. Тебе, государю, подобаетъ себе спасти да и нас». Князь же великий прослезися и рече: «Братия моа милаа, русскые сынове, доброй вашей речи аз не могу отвещати, нъ токмо похваляю вас, вы бо есте въистинну блазии раби божии. Паче же весте мучение христова страстотръпца Арефы. Внегда мучен бысть и повеле царь вести и на позорище и мечем иссещи, а доблии же его друзи, един пред единым скорить, койждо их свою главу усекателю под мечь клонять за Арефу въеводу своего, ведяще убо почесть победы своа. Арефа же въевода рече въином своим: «Весте убо, братиа моя, у земнаго царя не аз ли преже вас почтен бых, земныа чьсти и дары взимах? И ныне же преди ити подобаетъ ми и к небесному царю, и главе моей преже усечене быти, паче же веньчане». И приступль мечник и усекну главу его, послежде и въином его усекну главы. Тако же и аз, братие. Кто больши мене в русскых сыновех почтен бе и благаа беспрестани приимах от господа? А ныне злаа приидоша на мя, ужели не могу тръпети! Мене бо ради единаго сиа вся въздвигошася. Не могу видети вас побежаемых и прочее к тому не могут тръпети и хощу с вами ту же общую чашу испити и тою же смёртию умрети за святую веру христианскую! Аще ли умру — с вами, аще ли спасуся — с вами!»

Уже бо, братие, в то время плъкы ведуть: передовой плък ведеть князь Дмитрей Всеволодичь, да брат его — князь Владимер Всеволодичь, а с правую руку плък ведеть Микула Васильевичь с коломничи, а левую же руку плък ведеть Тимофей Волуевичь с костромичи. Мнози же плъкы поганых бредуть оба пол: от великиа силы несть бо им места, где разступитися. Безбожный же царь Мамай, выехав на высоко место с трема князи, зря человечьскаго кровопроли тиа.

Уже бо близь себе сходящеся сильныа плъкы, выеде злый печенег из великого плъку татарьскаго, пред всеми мужеством являася, подобен бо бысть древнему Голиаду: пяти сажен высота его, а трех сажен ширина его. Видев же его Александр Пересвет старец, иже бе ъ плъку Владимера Всеволодовича, и двигънувся ис плъку и рече:

«Сей человек ищетъ подобна себе, аз хощу с ним видетися!» Бе же на главе его шелом архангельскаго образа, въоружен скимою повелением игумена Сергиа. И рече: «Отци и братиа, простите мя грешнаго! Брате Андрей Ослебя, моли бога за мя. Чаду моему Иакову мир и благословение». Напусти на печенега и рече: «Игумен Сергий, помогай ми молитвою!» Печенег же устремися противу ему. Христиане же вси въскликнуша: «Боже, помози рабу своему!» И ударишася крепко копии, едва место не проломися под ними. И спадше оба с коней на землю и скончашеся.

Наставшу же третьему часу дни. Видев же то князь великий и рече: «Се уже гости наши приближилися и ведуть промеж собою поведеную, преднии уже испиша и весели быша и уснуша. Уже бо время подобно, и час прииде храбрость свою комуждо показати». И удари всяк въин по своему коню и кликнуша единогласно: «С нами бог!» и пакы: «Боже христианский, помози нам!» Поганий же половци свои богы начаша призивати.

И съступишася грозно обе силы великиа, крепко бьющеся, напрасно сами себе стираху. Не токъмо оружием, нъ и от великиа тесноты под коньскыми ногами издыхаху, яко немощно бе вместитися на том поле Куликове: бе место то тесно межу Доном и Мечею. На том бо поле силнии плъци съступишася. Из них же выступали кровавый зари, а в них трепеталися силнии млъниа от облистаниа мечнаго. И бысть труск и звук велик от копейнаго ломлениа и от мечнаго сечения, яко немощно бе сего гръкого