Не густой ответ. Даниил Адашев, ушедший первым, изъял лыжи почти из всех городов. Пришлось замедлить движение, делая даже остановки в приречных городках, в которых озадачивали всех, кто мало-мальски владел топором и стамеской. Теряли, естественно, драгоценное время, но понимали: в трудную минуту лыжи окажутся важным подспорьем. Весьма предусмотрительно. Воеводам было известно о разгроме отряда Бориса Салтыкова и о бесславной гибели его самого.

В Нижнем Новгороде воеводы всех полков по просьбе князя Андрея Курбского собрались на совет. У главного воеводы возникла мысль несколько изменить предписанное Разрядным приказом: в Казань идти лишь двумя полками, одному неё полку следовать через Волжскую огибь на Свияжск через земли горной черемисы, приводя всех к присяге царю Ивану Грозному, подавляя очаги сопротивления. В деталях замысел такой: полк, которому придётся приводить к присяге земли огиби, разделится на две части. Одной — путь держать через Чебоксары, стольный град Чувашии, на Канаш. Вторая часть пойдёт на Алатырь по Суре и далее по Свияге до Свияжска на соединение с основным войском. В Казань предстояло входить двумя полками.

Доложив тактический замысел и получив полную ему поддержку, князь Андрей Курбский спросил:

— Кто по доброй воле готов идти по правобережью? Чуваши вроде бы мирные, но и среди них есть наши недруги. Засады вполне возможны. Но нам нельзя повторить судьбу отряда Салтыкова. Никак нельзя. Если сротозеем где-либо, считай, поход наш не станет удачным — задерут носы мятежники.

— Каждому полку будет трудно. Это поход чай не к тёще на блины. Тебе, князь, определять, кому какой урок, — высказался князь Иван Шереметев. — Рядиться — не дело ратных воевод.

— Тогда так: князь Микулинский пойдёт по огиби. Мы с тобой, князь Иван, — в Казань. После чего тебе, оставив часть полка в крепости, идти в Арск. Привести к присяге его и всю Арскую землю. Я с моим полком — на крепость черемисскую, что на Меше. Путём воеводы Бориса Салтыкова. О дальнейшем пока гадать не станем. Успокоим если успешно левобережье, определим дальнейшую задачу.

Одобренный воеводами план оказался удачным. Князь Микулинский почти без стычек приводил к присяге города и поселения нагорной черемисы, не прибегая даже к помощи стрельцов, размещённых в Чебоксарах, Канаше, в крепостице Стрелецкой, в Алатыре. В Казани тоже всё прошло тихо, мирно. Тех, кто вопреки клятве на Коране будоражил народ, жители сами выдали головами, и Андрей Курбский, оковав этих зачинщиков, отправил в Москву для решения их судьбы государем Иваном Грозным.

Но впереди ещё было самое важное: Арск непредсказуемый и черемиса мятежная.

На Мешу свой полк повёл Андрей Курбский, хорошо подготовившись. Избрал, как и обещал на совете, тот же путь, что и Салтыков. Без всякой скрытности вывел полк из Казани. Будто бы весь полк ушёл, однако это не так: часть полка, поставленного на лыжи, должна была покинуть Казань в полной тайне и лесными тропами идти в паре вёрст справа и слева от основной колонны. При подходе к той низине, где погиб почти весь отряд Салтыкова, затаиться, ожидая мятежников. Андрей Курбский был уверен, что они повторят свой манёвр, так удачно для них завершившийся. И вот, когда мятежники затаятся в засаде, охватить их обручем со спины, особое внимание уделив тайности манёвра. Раскроется если он, не видеть тогда успеха. Тогда случится кровопролитный бой с неизвестным окончанием.

Мечебитцам и самопальщикам на лыжах повезло: черемиса мятежная благодушествовала, никак не предполагая, что их же манёвром воспользуются каратели — они не лазутили за своей спиной, поэтому русские ратники смогли без помех окольцевать засаду бунтарей.

Основная колонна тоже хитрила. Вроде бы напролом шла, уминая сугробы, но опытный глаз сразу бы заметил необычное в организации движения.

Передовой — не выслав даже дозоров — шла всего сотня конников, за ней сразу — обоз. Санные биндюхи[22] нагружены под завязку. В центре обоза, довольно основательной длины — дюжина пушек на колёсах. И только за обозом — конные и пешие сотни. Но не более тысячи.

Вот и низина. На полторы версты в поперечнике, на пару вёрст в длину. Очень удобное поле для сечи. Хмурой, почти непроницаемой стеной окружил низину лес — в основном сосна и ель. Особенно хороши для укрытия ели. За могучими нижними лапами, густо облепленными снегом, от которого ветви склонились почти до самых сугробов, наметённых позёмками, не разглядеть не то что лыжника, но даже и всадника. Зоркому глазу одно лишь может броситься в глаза: кое-где с еловых лап сбит снег, стало быть, кто-то неловко задевал эти лапы, кто-то есть в дремучем лесу.

Выехала передовая сотня по дороге на опушку, постояла, оглядывая пристально, приложив ладони ко лбам, дабы отгородить глаза от рассыпавшегося по вольным сугробам серебра солнечных лучей, заметили оголённые от снега еловые лапы и сделали для себя вывод: засада есть. Вопреки, однако, здравому смыслу всадники не повернули коней в лес, чтобы в нём укрыться и дождаться ответа воеводы с посланным к нему галопом вестником, а неспешно, вроде бы ничто их не смутило, продолжили путь; но уже через несколько саженей кони начали увязать в наметённых сугробах, с виду твёрдых, но оказавшихся не такими — тогда сотня остановилась, вроде бы решая, как двигаться дальше (хотя ими хорошо был усвоен их урок), подозвали даже для отвода глаз пяток возниц. Некоторое время делали вид, что искали подходящий вариант, после чего пустили вперёд биндюхи.

Впряжены в каждые сани по паре тяжеловозов, но даже им не без труда поддавались сугробы. Через каждые полсотни саженей меняется головной воз. Хлопотно и долго дело это идёт. Когда же голова обоза достигла центра поляны, случилась неразбериха при смене передовых саней — весь остальной обоз начал вроде бы обтекать застопорившуюся голову, но каждые сани застревали в сугробах, почти рядом друг с другом и вроде бы случайно получился довольно широкий круг.

Обоз догнала передовая тысяча. За ней — вторая. Мечебитцы спешились и начали помогать коням вытягивать возы из снежного плена. Поднялся такой гвалт, словно сошлось несколько цыганских таборов.

Мятежная черемиса и сбежавшие к ним не смирившиеся с поражением казанцы ликовали. Беззвучно, конечно. Они предвкушали новую великую победу, после которой русские войска наверняка не посмеют идти против них походом до лета, а к лету, глядишь, силы мятежников удесятерятся. Попробуй тогда одолеть их. Возродится Казань. Нет, не прежняя на Казанке, малодушная, изъявившая покорность гяурам, а новая — на Меше. Она о себе заявит ещё громче, особенно если к ней присоединится нагорная черемиса, Пермь и Вятская земля.

Бодливой корове Бог, однако, рогов не даёт. С нетерпением ждут условного сигнала мятежники. Руки у них чешутся, сердца пылают, предвкушая справедливую месть. Главари мятежа тоже не сомневаются в успехе, только они ждут, не появятся ли ещё вражеские конники. Но их нет и нет. Решают в конце концов послать тысячу к дороге, чтобы перекрыть её заслоном на случай подхода новых вражеских сил. И вот, когда прошло достаточно времени для устройства засады на дороге, прозвучала команда: