цели, декларациями своими отделывался, декламацией. — И потому свобода выбора здесь — безусловна. В нем, выборе, соль твоя и смысл… откуда мне знать соль твою? Своя всю… э — э… все кишки проела. Уразумей, приди и сам скажи — лишь так решается насущное. Не спрос, а предложенье ценятся тут. Деяние то есть, оно ж и условием существования личности является. А если своей не хватает силы на замысленное — объединяться, товариществом брать… мы ж разумные, мы многое можем! «Возьмемся за руки, друзья» — это что, пошлость? Нет — высшая простота! Или уж, на худой конец, силу найти, текущую в направлении твоих целей, присоединиться. То есть, ежели высоким штилем, причастность к большой деятельной идее обрести, актуальной, за которой будущее… А болтаться вокруг двух-трех мыслишек, колебаться, движенье духовное вверх движеньем мнимым, колебательным подменять, охотой к перемене мест… чисто русский это уход от дела, скажу я вам! Стоит — не стоит, делать дело — не делать… Где книжка ваша? Рукопись — где?!. — И руку неожиданно выбросил к нему, длань свою с узловатыми и словно от нетерпенья подрагивающими пальцами. — Дайте! И завтра, нет — через месяц-другой я издам ее, и на всех она будет углах, задешево, на каждой кухне интеллигентской! И на московские пошлем, пусть эти… челноки эти читают, ностальгируют по роду своей прошлой деятельности, онанируют…

— Вы?!.

— А почему не я? Или друзья мои, какая разница… Но ведь рукописи-то, извиняюсь, нет!

— Ну, книжка… Но и время не совсем попусту провел, это вы зря.

— А я этого и не говорил — знаете же, как читаю ваше… Но вот сколько уже — два, три года ли, как разговор о книжке был? И какие годы! Нет, не могу я о них не жалеть… Но книга — ладно: это дело духа, своего рода откровение, и… Разовое в чем-то, не для дней и лет — для времен. А — газету если, положим? Для той же интеллигенции, для всех и, само собой, интеллигентную в меру, без слюнявости? Патриотическую, да, но и без брутальности обкомовской — атавистической, вот именно, а то у шефа вашего торчит она то и дело как… как шерсть из-под манишки. — Глаза его уже смеялись. — Что, слабо?!.

— Слабо там или нет — не вопрос… возможности где?

— Есть возможности. Все.

— Позвольте… Новую, хотите сказать, газету? Чью?

— Нашу. Какую мы сделаем. Присоединиться зову — почем зря, что ль, распинался я тут…

— И… в качестве кого?

— Мотора. И руля заодно, иначе какой мне смысл предлагать, а вам — соглашаться. Меньшее не предложил бы.

— На условиях? — Никак Базанов не мог все-таки за два года этих попасть, встроиться в его темп, не то что неровный — рваный, то занудный, с дурно истолкованной диалектикой подчас, с моментами какой-то внутренней, непонятной природы, и вязкой истерии, а то стремительный, не успеваешь подумать… — Есть, разумеется, и условия?

— Да все!.. — пожелал по-своему понять его Мизгирь, эффектом более чем довольный, таровато руками раскинул. — Все будут — в рамках необходимого, само собой: финансовка, крыша над головой, техника всякоразная — компьютеры там, колеса, факс. Штат сами наберете, ну и мы подкинем, если не против. А условия к вам… да ваши же: трезвость, патриотизм, альтернативы полуборделю, полумалине этой. Главное — с бою, сходу авторитет накачать, тираж. Чтоб либералов слюнявых, шавок этих газетных поразогнать, потеснить…

— Ну, слюни-то у них разве что на клыках…

— Ххе-ха-ха-ха!.. Ничего, вспомнят у нас подворотню… загоним! Как идея сама?

— Как идея — ничего… Неплоха. — Неужто сбываться взялось, наконец? Сколько думалось о том, попыток делалось… — Так все-таки к чему присоединяться, к кому?

— Да хоть ко мне — али так уж я никчемен?!. Есть люди, Иван свет Егорыч! И не только с башлями, но и с головой. С предвиденьем. К ним и пойдем. Хотя вопрос-то, скажу я вам, в принципе уже решен. И об этом… о карт-бланше нам даже и заговаривать не будем — как будто он, — и мигнул весело, по бедру себя хлопнул, — уже в кармане у нас. Речь если вести, то лишь о технологии дела: как, когда, что почем… Четверть площади, скажем, рекламе — ну, это кесарево, да и копейки какие-никакие для поддержки штанов. Но три-то четверти наши! Вот о них и помаракуйте: рубрики всякие, темы, гвозди номера — чтобы по шляпку в читателя… ужель не думали никогда? Не поверю, чтоб не мечталось — о собственной, у себя в руках…

— Как не думать… — Сдерживал суеверно, осаживал себя, не торопился верить — что-то легко уж слишком, не спугнуть бы. — Были прожекты. Как-то даже с ребятами из «партянки» нашей — партийная ж газета была — столковался, с двоими… неплохие сами по себе перья. И средства кое-какие находились стартовые, и с помещеньем договорились почти. А шеф пронюхал как-то, перехватил. Ну и… продались, дело ныне обычное. Одному рекламное приложенье дал, другой аж в замы во вторые вышел… Я бы в замы пошел, пусть меня научат. Уже вовсю научается, гляжу.

— Так-так… а вас?

— Оставлено без последствий. Персональный гонорарий, правда, попытался мне какой-то ввести, особый всучить — а мне это зачем? В коллегах зверя будить — какой не засыпал? Пришлось эту явно ошибочную линию поправить. Как неконструктивную.

— Прямо-таки так?!. Да наслышан о вашем главном… как его — Неяснов?

— Неяскин.

— Ну да, ну да… Бурячок-с, крепко сидит. Все ходы-выходы знает, интриги, всех пересидел, и не дурак, судя-то по всему… кого не люблю, так это дураков. Вот и надо, как минимум, половину читателей увести от него — лучших, так ли сяк, а думающих. И пусть со старичьем остается, с коммунячьим, кости горбатому, хромому да беспалому перемывает…

— Так коммунистов не любите?

— Представьте себе — не то что люблю, а ценю, и больше многих прочих. — Мизгирь серьезен стал и будто даже озабочен, как-то нахохлился, руки длиннющие вытянул по столу. — Уж побольше иных. Но же не верхушку, какая зажралась самым пошлым образом, предала и сдала — всех! А старики… Ну, не создать с ними нового, как их ни жалей, не годятся уже на это. И не их уж это дело, в конце концов. Психологически, умственно, энергетически, всячески — не их!

—