- Что они от нас хотят? – спросил я ветеринара, когда к нам обратился один их них, сплёвывая в процессе речи.

- Да как обычно: кошелёк или жизнь, - перевел мне он требования льежской шпаны.

- Пистолет у вас с собой?

- В саквояже.

- Тогда на счет раз, ваши впереди, мои сзади, - сказал я, - Но предварительно скажите им, чтобы они глупостей не делали, что мы сейчас кошельки достанем.

- Вы так считаете? – поднял бровь Мертваго с осуждением моего поведения.

- Нет. Валить их будем наглухо, - ответил я.

Мертваго им что-то сказал на французском и находники слегка расслабились. А зря.

Как только ветеринар раскрыл саквояж, я, зажав трость подмышкой, выхватил из подмышечной кобуры ««Кольт»», передернул затвор и выстрелил ближайшему справа от меня хулигану в лоб.

Эффект крупной резиновой пули превзошел все мои ожидания. Грабитель раскинув в стороны руки упал навзничь на мостовую, с деревянным стуком грохнувшись затылком. Его соломенное канотье покатилось по мостовой к стене дома.

За моей спиной раздались резкие хлопки выстрелов из ««парабеллума»».

Четвертый грабитель развернулся и шустро побежал к выходу их переулка, не дожидаясь окончания расстрела.

Выстрелить ему в спину у меня не получилось. ««Кольт»» только сухо щелкнул бойком и отказался дальше работать.

Пока я разобрался, что для работы автоматики мощности резиноплюйного патрона маловато и надо для выброса гильзы и перезарядки снова дергать затвор, Мертваго как на учениях, приняв дуэльную позу, влепил две пули в спину убегающему хулигану.

С соседних улиц раздались трели полицейских свистков. Быстро это они даже для центра города.

- Что делаем? – спросил меня ветеринар, подбирая с мостовой саквояж.

- Сдаемся полиции, - отвечаю. - Мы вроде как жертвы налёта. В случае чего – уйдем в ««Неандерталь»». Хотя не хотелось бы, в отеле мичман с егерем нас ждут. И товар нужный мы ещё не забрали.

– Ох-х-х-х! Европа всегда была небезопасным местом, - посетовал Мертваго при приближении полицейского патруля и предупредил меня. – Стоим, не дёргаемся. Если у них порядки французские, то стрелять они будут без предупреждения.

- Я думал, что только в Америке так, - удивился я.

- Везде так, кроме России и Германии, - усмехнулся статский советник. – Только там сначала предупреждают, стреляют потом, при сопротивлении.

- Что это? - Переспросил меня переводчик, когда комиссар полиции помацал пальцем резиновую пулю в патроне и задал свой вопрос.

Перед ними на столе лежал разобранный на части ««кольт»» и разряженный магазин. В рядок стояли пять патронов. Шестой комиссар вертел в руках.

Нас в кабинет четверо. Комиссар полиции Льежа, офицер-переводчик, вполне сносно говорящий по-русски, но страшно грассируя. И сержант, который вел протокол, прикинувшись в углу ветошью. Мертваго допрашивали отдельно от меня в другом кабинете.

Мысленно перекрестившись что залетели мы в 1912 год и автоматический ««Кольт»» правительственной модели уже год как появился на рынке. Хоть с этим не палимся.

Отвечаю, как на духу.

- Резина. Вид гуттаперчи.

- Зачем?

- Нелетальное оружие, - отвечаю и тут же поясняю. - Чтобы не убивать.

- Для чего?

- Для самообороны. Для полицейского задержания важного преступника живьём. Это экспериментальная модель. Наша российская полиция этим изобретением не заинтересовалась.

- А кто изобрел?

- Какой-то американец. Я не помню его фамилии. Ещё у него были большие такие гуттаперчевые пули – показываю пальцами какие, - для помпового дробовика. Как рассказывали для разгона демонстрантов без жертв. Бьет очень больно, но не убивает. И не надо вступать в саму драку, как с дубинками.

- Да уж… - протянул комиссар. – Гастон Утиный нос до сих пор в сознание прийти не может после такой пульки. Шишка на лбу с кулак, к допросу не пригоден, но живой.

- Вот именно. Живой, - поддакнул я. – И готовый предстать перед судом за разбой в отличие от своих подельников.

- Зачем вы в нашем городе, мсье Ковальский?

- Я купил у мсье Демулена партию охотничьих ружей. И уже заплатил за них.

- Что вы собирались делать с этим оружием?

- Увезти в Россию.

- Вы торговец оружием?

- Скорее организатор промысловой охоты, - отвечаю гордо. И ведь ни словом не соврал. Хоть на полиграфе проверяй.

- Так зачем вам не убивать? Вашему спутнику ничего не помешало уложить троих наповал. И пули у него были самые настоящие, как и ««парабеллум»». Только вот калибр странный. Армейский. На гражданском рынке такие пистолеты только под пулю 7,65 миллиметра продают.

- Считайте, что таковы мои личные религиозные взгляды, - ответил я на это, пропустив мимо ушей сентенцию при армейский калибр ««парабеллума»» Мертваго.

- И для этого вы носите в трости шпагу? – ухмыляются.

- Шпага тоже может нанести только ранение человеку вооруженному ножом и заставить отказаться от злого намерения и отступить.

- Однако вы сразу стали стрелять.

- Они обещали нас зарезать. А я этого не люблю. Я купец, а мне предложили невыгодную сделку. Пришлось защищаться.

- Но ваш спутник не столь щепетилен был к человеческий жизни.

- Он дворянин древнего рода, - отвечаю. – Для него честь важнее меркантильных соображений.

- Ладно, подумайте пока в камере. Может ещё чего вспомните. Нельзя просто так убивать людей на улицах Льежа.

- Бандиты - не люди, - выдал я убеждённо.

- Даже бандиты подданные нашего короля. Плохие подданные, но уж какие есть. И смертную казнь в нашем государстве может утвердить только король. Впрочем, может и помиловать.

И комиссар довольно пригладил свои пышные усы.

- Я не успел купить папирос, - пожаловался я.

- Дадите денег дежурному сержанту и вам принесут. – Разрешил комиссар.

Когда в камеру привели Мертваго, тот только спросил меня:

- Не били?

- Нет, - отвечаю. – Вполне даже вежливо разговаривали.

- Ну да, мы же чистая публика, - покивал он в ответ.

Тут мне принесли фирменный полуфунтовый кисет сигаретного голландского табака ««Самсон»», пачку уже нарезанной папиросной бумаги, спички и – что поразило меня до печёнок – всю сдачу с золотой монеты до сантима.

Но сержант остался стоять у раскрытой двери и пристально смотрел на меня. Молча.

- Да…