полчаса, — понизил голос Роман. — Николай Иванович, вы будете стоять и смотреть?

Мужчина глядел на свои трясущиеся руки:

— Я пять лет не брал в руки скальпель, а у центра нет лицензии на подобные хирургические вмешательства. Ты сам понимаешь насколько сложна подобная операция.

— С каких это пор вам важна лицензия! Бумажка стоит её жизни?! Всё необходимое для подобного вмешательства здесь есть?

— Всё есть. Скальпель возьмешь ты, я буду ассистировать. Начнем хоть что-то делать, пока приедут специалисты. Алеся, считай наркоз. Где все подевались? Рома, неси её на стол.

Я не узнала его в хирургическом костюме. Медсестра еще снимала с меня одежду, а вторая уже вводила в вену наркоз. Прежде, чем провалиться в пустоту, я почувствовала, как его губы касаются моей щеки.

— Ты проснешься, Эми. Я буду рядом.

Он выполнил обещание. Проснувшись, я увидела его рядом. И тут же закашлялась от долго простоявшей в горле трубке. Более менее в себя я пришла лишь к следующему вечеру, вся опутанная проводами. Возле моей кровати сидел Николай Иванович. Он рассказал, что аппендицит не лопнул, а гной вытекал медленно, через отверстие. Благодаря этому меня не разрезали на четыре части для промывки внутренностей, а сделали лишь боковой разрез и еще один, где теперь стояли трубки, через которые вводили лекарства для предотвращения внутреннего воспаления.

Целых две недели анализы оставались плохими и висела угроза повторной операции. Осматривающие меня врачи делали неутешительные прогнозы, косясь в сторону Романа. Если бы не его присутствие, операцию бы сделали давно. Операцию, на которую дали согласие мои родители, когда им разрешили заглянуть за стеклянную перегородку.

Проснувшись от очередного, вызванного лекарствами сна, я услышала тихий разговор и узнала голоса. Они принадлежали Артему и Роману.

— Ты уверен, что она выдержит? — спрашивал Артем. — Она выглядит такой измученной. Её родители проконсультировались с самыми лучшими специалистами, те рекомендуют делать повторную операцию.

— Нет. Последствия непредсказуемы. На восстановление могут уйти годы — это в лучшем случае. Она борется, — ответил Роман.

— Ей больно?

— Нет. Капельницы постоянно обезболивают. Все перевязки под наркозом. Но лекарства очень сильны и имеют последствия. Дозу нужно снижать.

Я пошевелилась и это заметили. Пришлось открыть глаза.

— Привет, — Артем держал меня за руку.

— Привет, — прошептала я едва слышно. Мне казалось или его глаза наполнились слезами. Может, так падал свет.

— Тебе лучше уйти, — посоветовал Роман. — Ей не нужно волноваться.

Артем не стал возражать. Поцеловал кончики моих пальцев.

— Я буду рядом. Зови меня, когда захочешь.

Когда он ушел, Роман присел на стул.

— Как ты?

— Не знаю, но спать не хочется. Я так устала, Рома.

— Ничего. Еще немного осталось. Ты сможешь, я знаю, — он нежно гладил меня по руке. — Давай умываться, пока никого нет.

Он все делал сам. Обтирал меня влажными салфетками, менял катетеры, промывал трубки, даже уколы колол, которые нельзя было вводить в капельницы, обрабатывал швы. И где-то там, на задворках моего сознания, маячила тревожная мысль. Останется ли у него ко мне хоть немного физического влечения? У этого совсем незнакомого мне мужчины.

Однажды, когда Романа не было, Николай Иванович рассказал мне о том, о чем я не могла даже предположить. Оказывается, Роман закончил медицинский институт. Врач — хирург. На летних каникулах он поехал волонтерам в одну из горячих точек, где служил его друг. Они попали в плен к одной из группировок боевиков. Друга Романа расстреляли на его глазах. Его убивать не стали, так как он обладал медицинскими знаниями. Там они и познакомились с таким же пленным врачом Николаем Ивановичем.

Больше бывший доктор не стал ничего рассказывать. Лишь добавил, что им удалось сбежать через год. Роман не стал восстанавливаться в медицинском, окончив специальные курсы военной подготовки. Он еще год служил в Чечне в специальном подразделении, после чего переехал из России в Беларусь, где стал работать в фирме брата с которым ранее почти не общался. У мальчиков был один отец, но две разные матери.

Ровно через три недели, двадцать первого января, меня перевезли в обычное хирургическое отделение. Здесь наблюдали, как заживают новые косметические швы, которые мне наложили в клинике и как восстанавливается весь организм в целом. А с ним проблем хватало. Потревоженный кишечник напоминал о себе сильными коликами и спазмами. Привезенные родителями профессора осторожно отвечали, что на все нужно свое время.

Через десять дней меня выписали домой. Еще через два дня мне стало плохо. Скорая помощь вновь увезла меня в больницу с сильным спазмом. Увидев в приемном покое толстую тетку с такой же огромной клизмой, я закатила настоящую истерику и заперлась в больничном туалете. Приехавшие родители вместе с дежурным врачом объясняли мне под дверями, что это необходимая процедура, которая поможет уточнить диагноз. Вдруг у меня заворот кишок. Доктор почему-то не желал верить моим словам, что в туалет я сегодня ходила.

Следующий голос под дверью представился штатным психоневропотологом. Я заткнула уши, чтобы не слушать его диагноз. В кармане завибрировал телефон.

— Не выйду, — ответила я Артему. — Все, хватит. Не могу больше!!! Эти десять дней в больнице мне адом показались!!! Такое ощущение, что у нас кроме клизм никакого лечения нет. Можешь передать это родителям.

— Это ведь первый этаж?

— Да.

— Можешь открыть окно?

— Да оно здесь и не закрыто!

— А вылезть через него можно?

Став на унитаз я с легкостью забралась на подоконник. Артем уже стоял рядом. Он перенял меня руками и набросил свое пальто. В его машине я разревелась, размазывая сжатыми кулачками текущие слезы.

— Я не хочу больше в больницу, не хочу, не хочу…..

— Ты звонила Роману? — поинтересовался Артем.

— Нет. Он звонил несколько дней назад, но не предложил встретиться.

— Эмиля, если твои родители об этом узнают…. Они никогда не примут его. Благодаря тому, что он привез тебя в частную клинику, нам удалось замять разговоры про твою операцию. Родители были очень расстроены. Они думают, что это я привез тебя к своим знакомым.

— Да. Я знаю. Артем, — я несколько растерялась, но решила продолжить, путаясь в словах. — Я все думаю…. После того, что он видел, что делал…. Я могла стать ему неинтересна, как женщина? Как ты думаешь? Только честно. Не молчи!

— Я не знаю. Все зависит, как он относился к тебе до этого…. Мне трудно тебе что-нибудь сказать. Эмилия, он очень помог тебе. Он спас твою жизнь уже дважды. Я не могу этого отрицать. Но ты его совсем не знаешь. Ты ничего не знаешь, — покачал головой Артем.

Я прижала колени к животу.

— Я