Особой цены именьице не имело, поскольку представляло собой всего две сотки земли с дощатым домиком, в сравнении с которым избушка Бабы-Яги показалась бы роскошным теремом. При этом находился участок за городской чертой и в зоне, не подходящей для многоэтажной застройки – на высоком песчаном берегу, постепенно подмываемом рекой, так что и продавать его смысла не было.

Понимая сомнительную ценность данного имущества, оспаривать мое право на владение им никто не стал, а я благородно не включилась в дележку остального бабулиного наследства – квартиры в городе и банковского счета. Помнится, мой здравый смысл меня за это осудил, но я решила, что должна уважать последнюю волю Ба Зины, потому что при ее жизни, случалось, здорово нервировала старушку. Бабуля одна воспитывала меня лет с двенадцати, а подростком я была трудноватым.

С момента смерти Ба Зины в именьице я не была ни разу, за что меня периодически упрекала совесть – не сильно упрекала, так, символически. Совесть тоже понимала, что у одинокой девушки, вынужденной самостоятельно зарабатывать себе на капучино с маффином, нет времени на ностальгические экскурсии по руинам и погостам. Под руинами в данном случае подразумевался щелястый домик, под погостом – одинокий холмик, который Ба Зина пафосно именовала «могилы предков».

Никто не знал, какие именно предки, когда, кем, в каком количестве и на каком основании там похоронены, и бабулин пафос в отрыве от конкретной семейной истории воспринимался как попытка придать именьицу хоть какую-то культурно-историческую ценность. Однако Ба очень настаивала, чтобы я обязательно и непременно собственноручно осуществляла уход за «могилами предков».

– Ну, травку там подстрижешь, – решил мой здравый смысл.

– Тра-а-авку? – протянула я, прибыв к именьицу на рассвете.

Покосившийся белесый штакетник сверху густо оплетали зубчатые плети не то малины, не то вьющихся роз – на них пока не было ничего, кроме молодых листочков и старых колючек. Внизу сквозь щели активно пробивались побеги юной дерзкой крапивы и пышные лопухи, из коих каждый запросто мог заменить собой целый рулон трехслойной туалетной бумаги. Вот она, сила кубанской природы-матушки! Неделя настоящего весеннего тепла – и на месте зимней мерзлоты зеленеют пампасы!

Подстричь такую травку без помощи мощной сенозаготовительной техники или хотя бы дюжего мужика с косой не представлялось возможным.

Я откровенно тоскливо огляделась, прекрасно понимая, что в этой дикой местности никакой помощи не получу.

Было прекрасное раннее утро, нежно-розовое и тихое. Доставившее меня такси с откровенно ругательным ворчанием удалялось прочь задним ходом, не имея возможности развернуться на узкой глинистой дороге с продавленной в ней колеей.

– Гав? – не без сочувствия вопросил в зарослях справа от границы моих крапивных джунглей незнакомый собачий бас.

– Не то слово, – ответила ему я, с сожалением вспоминая, что отказалась от мысли положить в чемодан перчатки, потому что Петрик посмотрел прогноз и уверил меня, что в Молдавии будет тепло.

Тепло уже было и на родине, но перчатки здорово пригодились бы мне в борьбе с крапивой и колючками.

Сняв ветровку, я набросила ее на плечо а-ля гусарский ментик и просунула одну руку в удлиннившийся рукав, который теперь свисал у меня ниже кисти, как у Пьеро. Используя излишек ткани как подобие варежки, я отважно погрузила руку в неопознанные колючки, нащупала с другой стороны щелястой калитки задвижку и открыла ее.

Мучительный стон ржавых петель безжалостно вспорол утреннюю тишь и вызвал живой отклик у соседской псины, которая сказала свое веское гав-гав-гав таким тоном, что я поняла: меня только что обматерили по-собачьи.

– Пардон муа, – извинилась я почему-то по-французски.

Должно быть, сработал рефлекс: Ба Зина регулярно говорила со мной на языке Бальзака и Гюго, хотя я сомневаюсь, что они оценили бы мой кубанский прононс. Ба Зина его тоже не ценила, кстати, но все же заставляла практиковаться.

Сразу за калиткой мы с чемоданом произвели перестроение, и дальше он двинулся первым. Толкая его перед собой, как тачку, я проложила в травяных зарослях тропинку до самого крыльца.

Собственно, нетронутая дикая природа вокруг домика свидетельствовала о том, что во двор давненько не ступала нога человека, но я все же вздохнула с облегчением, обнаружив, что в домике все в порядке. Зимой на заброшенных дачах нередко хозяйничают бомжи и воришки. К счастью, скромное именьице даже их не привлекло.

Я открыла окно, чтобы проветрить затхлое помещение, стянула с кровати пыльное покрывало, достала из скрипучего комода чистое белье, организовала себе постель и завалилась спать, решив, что это лучшее (да и единственное), что я могу сейчас сделать.

Проснулась я оттого, что кто-то старательно потер мое ухо мокрой махровой тряпкой. Следовало бы возмутиться, но подсознательно я ощущала вину и стыд за то, что легла спать неумытой, поэтому не разоралась, а жалобно протянула:

– Ба-а-а, ну не надо! – и попыталась спрятать лицо под подушкой.

Секунд через десять до меня дошло, что Ба уже почти год проверяет чистоту ушей и ладошек у ангелочков на небесах. А Петрик, который тоже большой ревнитель гигиены, в данный момент находится почти столь же далеко от меня по горизонтали – в Молдове. И, стало быть, принудительно умывать меня, грязнулю, просто некому!

Тут мне почему-то сделалось страшновато, и я опасливо поинтересовалась личностью неведомого мойдодыра:

– Кто тут?

– Хы, хы! – ответил кто-то и бесцеремонно помял мой бок.

Я выглянула из-под подушки, и мне в лицо тут же сунулся влажный черный нос. Шершавый язык предпринял новую попытку облизать мою удивленную физиономию, но я рявкнула:

– Фу! К ноге! – и псина послушно переставила лапы в изножие кровати.

– Бонжур, мадам! – сказала я крупной рыжей собаке. – То есть, пардон, месье.

Определить пол зверя, который послушно замер на задних лапах, опираясь передними на край моего ложа, труда не составило.

– Ты как сюда попал?

Улыбающийся пес наклонил голову к плечу, безмолвно вопрошая: «Интересно, а сама ты догадаешься?» – и я не разочаровала его, хлопнув себя ладонью по лбу:

– Вот я балда, даже дверь не заперла!

– Гау! – одобряя мою сообразительность, бухнул пес и ускакал за упомянутую дверь.

– Точно помню, что у нас собаки не было, – сказал мой здравый смысл.

– Должно быть, приблудился бесхозный песик, – растрогалась совесть. – Хороший такой, улыбчивый зубастик!

– Спасибо, голову мне не откусил, – проворчала я, вставая с кровати.

Утро началось необычно, и день тоже обещал быть интересным.

Первым делом мне предстояло решить массу докучливых бытовых вопросов вроде посещения уборной, приема утренних водных процедур и организации завтрака, и я обоснованно предвидела, что ни один из этих процессов не будет легким и простым.